Читая биографический справочник «Наркомы Казахстана 1920-1946 гг.», можно заметить одну особенность – большинство из упомянутых в этой книге попали в жернова сталинских репрессий. Это был действительно цвет казахской нации, и стали они лидерами в то трудное, смутное время благодаря своим собственным личным качествам, знаниям и умениям. Сохранились скупые данные о каждом из 402 бывших руководителей правительства и наркоматов Казахстана, у каждого из них совсем не простая судьба…
Нарком, комиссар дивизии
Как писал сам Нуркан Сеитович Сеитов в своей автобиографии – родился он в 1904 году в ауле № 1 Сталинского района Акмолинской области. Рано стал сиротой: в 6 лет не стало отца, когда исполнилось 9 лет – умерла мать.
Прежде чем участвовать в ликвидации басмачества, в 1924 году добровольцем пошел служить в Красную Армию. Стал курсантом, как он сам объясняет, вроде воспитанника-красноармейца объединенной военной школы в Оренбурге. Когда школу расформировали, учился в кавалерийской школе им. Коминтерна в Твери. После завершения военной школы в Ташкенте был назначен командиром взвода в 81-м кавалерийском полку. Этот полк располагался в то время в Термезе, в Узбекистане.
Закончил военную службу в 1932 году будущий нарком в должности политрука 3-го эскадрона Казахского кавалерийского полка: был зачислен в резерв РККА в связи с переходом на работу в Казахский Краевой комитет ВЛКСМ. Затем работал в партийных органах: секретарем партийного комитета Наркома земледелия КАССР, вторым секретарем Акбулакского райкома ВКП(б) Акмолинской области.
О том, что он был неробкого десятка, смел, решителен и стоек, можно судить только по тому, как ему довелось разбираться с клеветническим доносом, поступившим в отношении него из Казахского института марксизма-ленинизма. За этот донос его сняли с должности заведующего отделом Карсаксайского райкома партии. Нуркан Сеитов не только написал опровержение, взяв свое заявление и решение Карсакпайского бюро партии, обратился в Карагандинский обком партии. Изложил по-военному конкретно и четко: «Прошу бюро обкома и ЦК КП (б) по-большевистски глубоко, метко вникнуть в сущность моего дела».
До решения его судьбы Нуркана Сеитова определили на работу в партийный отдел областной газеты «Советская Караганда», здесь он проработал до конца июня 1938 года. Бюро Карагандинского обкома 26 июня 1938 года рассмотрело его дело и решило откомандировать в распоряжение ЦК КП (б) Казахстана.
Приехав в Алма-Аты, где у него находилась семья, начал работать в наркомате легкой промышленности Казахской ССР. С июля 1940 года до призыва в Красную Армию он нарком легкой промышленности Казахской ССР.
Нарком Нуркан Сеитович Сеитов был в числе тех, кто ушел в действующую армию в декабре 1941 года. Он был назначен комиссаром 106-ой национальной кавалерийской дивизии, отправленной на фронт из города Акмолинска в апреле 1942 года.
Вспоминает Нурлан Сеитов, сын наркома:
Впервые слезы душили меня в 14 лет при вступлении в комсомол. Кто-то из комиссии в райкоме комсомола спросил меня, где мой отец, и я выдавил из себя, сдерживая слезы: - Он погиб за Родину. Дальше я ничего не мог сказать: слезы сдавливали мне горло (тогда я не знал, что мой отец – предатель Родины). Эта трагедия нашей многодетной семьи нависала зловещей тучей вcю нашу жизнь. Мы с детства не знали правду об отце, не знала и наша мать Нуранья Шарипова. Только в далеких 60-годах на наш запрос в Москву был дан окончательный ответ: он враг народа.
В шестьдесят шестом году я вернулся из армии, где прослужил в войсках ПВО три года. Работая музыкантом в коллективе Народной артистки СССР Розы Баглановой, мы гастролировали по Казахстану. И однажды в Кокчетавской области в селе «Красный Яр» я вдруг увидел в одном доме портрет своего отца…
Случилось это так. Перед концертом около клуба босоногие ребята играли в асыки. Ко мне подошел мальчик и спросил, кто из музыкантов Сеитов (афиша висела на дверях клуба). Узнав, что это я, он пригласил меня к себе домой. В тесной землянке на видном месте висел портрет моего отца. Так мы впервые после войны нашли родную сестру нашего папы - Ажар, а маленький пацан оказался моим двоюродным братом. В те далекие годы, когда отец был объявлен врагом народа, все родственники отвернулись от нашей семьи, все боялись арестов. А тетя Ажар, потеряв все связи с родными, тем не менее хранила портрет своего брата все эти годы. Она долго плакала, обнимая меня, я не выдержал, обнял ее и прослезился.
Годы шли. Официальная правда о судьбе отца уже была с нами. Моего старшего брата Майдана не допустили к защите диссертации, исключили из аспирантуры при МГУ, когда при сдаче кандидатского минимума комиссия раскопала в документах брата, что он сын врага народа, хотя на тот момент его научный руководитель – ученый с мировым именем академик Колмогоров – уже включил в учебник математики формулу, которую разработал мой брат.
Такая же судьба постигла и мою старшую сестру Мадину, когда она была аспиранткой в институте зоологии АН КазССР.
В трехкомнатном доме, после ареста отца, жили 9 человек. В одной комнате две сестры и два брата, старшая сестра спала с мамой (Нураньей Шариповой), и еще одну комнату сдавали семье квартирантов из трех человек. Чтобы как-то нас прокормить, мама брала дополнительную работу, мыла полы в киностудии, печатала киносценарии по ночам. Наша мама, мужественная, красивая душой и внешне, даже в самые трудные дни пела нам песни, растила нас в любви, чтобы мы выросли достойными людьми в неизвестной еще для нас жизни.
Я посвятил своей маме песню, которую подарил ей, когда мы все уже стали взрослыми, у каждого появились свои дети, семьи. Эту песню спели маме впервые ее дети, когда подросли внуки, начали петь они своей любимой бабушке на наших семейных вечерах.
-Ты композитор!- прослезилась мама, когда впервые услышала песню.
Ее слова вдохновили меня на всю оставшуюся жизнь.
Впервые публично рассказал правду о судьбе нашего отца Нуркана Сеитова известный музыкант, первая скрипка Казахстана Айткеш Толганбаев.
Как-то мне позвонила старшая сестра Мадина и сказала, что в алматинской газете написано что-то об отце. К счастью, автора статьи – Людмилу Енисееву-Варшавскую, я знал лично, поэтому тут же позвонил к ней домой. Она писала в газете о книге А. Толганбаева «Исповедь судьбы жестокой», в которой он вспоминает о суде над изменниками Родины в 1947 году, когда на одной скамье подсудимых вместе с ним оказался и наш отец, героическим поведением которого он был восхищен. Я нашел Толганбаева. Он плакал, узнав, что я сын того самого Н.Сеитова. Меня потряс его рассказ о том, как он боролся за свою реабилитацию в Москве, «отсыпаясь» на полу Казанского вокзала. Он обещал нам помочь реабилитировать нашего отца. Будучи уже тяжело больным, Айткеш-ага пригласил нас, детей Н.Сеитова на свой отчетный концерт в консерваторию. Перед концертом он поднял нас с кресел и сказал всему залу: «Вот дети великого наркома, комиссара дивизии, ставшие жертвами сталинского режима».
К сожалению, Айткеша Толганбаева уже нет с нами, он умер, не успев достучаться до правды о нашем отце …
За этой правдой все эти годы мы ходили по многим инстанциям. Но ответ всегда был одним и тем же – враг народа, изменник Родины.
Из воспоминаний Айткеша Толганбаева:
Какой-то мудрец сказал, что судья, осуждающий невиновного, осуждает самого себя. Суд над моими судьями, если и состоится, будет не скоро. Сначала на многие вопросы должна ответить история.
Процесс над функционерами Туркестанского Комитета и Туркестанского легиона проходил в Алма-Ате на закрытом заседании Туркестанского военного трибунала.
Организаторы процесса постарались придать ему большой вес, объявив историческим возмездием народа за измену Родине и великому делу Ленина. Все детали были четко продуманы.
8 апреля 1947 года обвиняемых (по два надзирателя на каждого) ввели через особую дверь в зал. Для каждого из сорока девяти было заранее определено место. Мое – в четвертом ряду с краю.
Справа вдоль зарешеченных окон, выходящих на улицу Виноградова, плечом к плечу стояли солдаты, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Слева и сзади такой же плотной шеренгой выстроились офицеры различных родов войск. Может быть, для них и разыгрывали этот спектакль с заранее расписанными ролями?
Рядом с моим стулом стоял капитан в форме авиатора, ни на мгновенье не отрывая от меня взгляда, с противоположной стороны зала так же внимательно наблюдал вооруженный солдат. Как будто я мог в любой момент выхватить из-за пазухи гранату и бросить ее туда, где на специальных местах сидели работники МГБ во главе со своим министром А.П. Бызовым. Все в форме, при регалиях. А.П. Бызова несколько раз видел на допросах, только тогда не знал, что является министром. Долговязый, худой, обычно приходил к следователю в штатском, молча слушал. Узнал рядом с ним сидящих офицеров, своих мучителей. По тому, как они смотрели на нас, нетрудно было догадаться, что если здесь на суде, посмею отказаться от выбитых от меня прежних показаний, я уже не выживу.
Многих из сидящих вокруг себя я знал, других видел впервые. Одних привезли в Алма-Ату из Ташкента, других – из Фрунзе и Ашхабада, третьих – из Душанбе. Как выяснилось на процессе, многих выловили в странах Восточной Европы, кого-то арестовали во время возвращения из плена.
Следствие и трибунал располагали частью архивов ТНК, захваченных в Германии после разгрома фашистов. На столе перед членами тройки лежали десятки томов с документами и протоколами допросов.
Первыми перед трибуналом предстали члены Туркестанского Национального Комитета. Не помню всех фамилий, но среди них были Н. Сеитов, К. Тныбеков, Х. Абдуллин, А. Колдыбаев и другие. Вели они себя по-разному. Некоторые отказывались отвечать на вопросы, а Н. Сеитов, бывший до войны каким-то казахстанским министром, кажется легкой промышленности, на фронте комиссаром дивизии, а в Берлине членом ТНК, на суде, даже не отходя от своего места, сказал Хасбулатову:
- Не желаю с вами разговаривать! – сел, отвернувшись.
Понять и простить
18 апреля 1947 года Военным трибуналом Туркестанского Военного округа в закрытом заседании, без сторон обвинения и защиты Сеитов Нуркан был приговорен к высшей мере уголовного наказания, который был заменен отбытием наказания сроком 25 лет в лагерях. Умер в лагере Хабаровского края.
В середине 50-х годов после смерти Сталина была амнистия и дела многих бывших военнопленных пересматривались. Попав под амнистию, многие из них домой вернулись. Амнистия совсем не означала, что люди были реабилитированы. Их просто выпустили из лагерей.
С желанием узнать о дальнейшей судьбе комиссара Сеитова я обратилась в информационный центр министерства внутренних дел РФ по Магаданской области. Почему именно туда? Будучи в Центральном архиве в Алматы разговорилась как-то с Марзией Ганиевной (зам. директора ЦГА РК) – она разыскивала своего репрессированного деда, отца матери и подсказала куда можно и нужно обратиться.
По данным центра в Магаданской области прибывал там Сеитов не долго, его перевели в Хабаровский край. Центр сам же (!) сделал туда запрос, и Управление по Хабаровскому краю прислало архивную справку, где сообщалось, что 25 февраля 1956 года Нуркан Сеитов умер в областной больнице 2-го отделения УИТЛК УМВД по Хабаровскому краю пос. Бира, ЕАО. К письму были приложены данные: анкета арестованного, акт о смерти и погребения. Похоронен 2 марта в поселке Бира, Еврейской автономной области. На могиле установлена дощечка с надписью «Сеитов Нуркан».
Россияне хотели помочь с его реабилитацией, но в связи с тем, что дело его находится в Казахстане, то данный вопрос в компетенции Генеральной прокуратуры РК.
Была на встрече с первым зам. Генерального прокурора И.Меркелем, он объяснил, что все необходимо делать в рамках существующего закона о репрессированных, только вот о том, что по этому закону никого из бывших военнопленных реабилитировать нельзя не сказал.
К 70-летию Победы компанией «MediaZavod» на телеканале «Білім және Мәдениет» были подготовлены документальные фильмы из цикла «Первые. Вклад в Победу», один из фильмов был посвящен наркому, фильм так и назывался «Военнопленные». Как вспоминала дочь Майдана, старшего сына Нуркана Сеитова ее отец, тогда совсем подросток сильно хотел увидеть отца и, зная, что он находится в здании НКВД на Виноградова, кидал камешки в каждое окно, в надежде, что отец услышит.
А мне за тех парней, попавших в плен и прошедших все круги ада, обидно. Ведь они пошли сражаться с фашизмом за наше будущее, за наш независимый Казахстан – их не только унизили, создав вокруг них самое негативное общественное мнение, от них отказалась родина.
В Казахстане тем, кто лично, приложив собственные усилия, десятилетиями обращался в различные государственные и правительственные организации, удалось получить реабилитацию. Наберется их всего лишь сотня… Не скажу, что они проложили дорогу и остальным станет легче решить этот вопрос, вряд ли.
В Российской Федерации, указом президента были реабилитированы попавшие в плен и пропавшие без вести уже давно, в 1995 году. В Казахстане аналогичного акта нет до сих пор. Так что достучаться до правды еще не удалось.
Дина Игсатова
