Отход из родных аулов на заработки увеличивался. Кроме свидетельств вышеуказанных авторов, это также подтверждалось данными о выборке казахами паспортов.
В своем труде В.К. Никольский приводил имевшийся в его распоряжении номер «Обзоров Семипалатинской области». На ее основе он представил таблицу, которая показывала увеличение выборки паспортов.
Вместе с констатацией увеличения отхода, Никольский также указывал на то обстоятельство, что выбирали паспорта только те казахи, которые уходили из своих мест. Остававшиеся же в пределах своих уездов или даже областей нанимались на работу без всяких паспортов и к казакам, и на прииски и заводы, а тем более к другим казахам. Таким образом, приведенные и показывающие число ушедших на заработки казахов цифры в несколько раз меньше действительного числа ушедших на заработки. К слову, Никольский также писал, что и сами «Обзоры Семипалатинской области», из которых были заимствованы эти цифровые данные, категорически утверждают, что вышеприведенные цифры «следует считать ниже действительных».
Что касается заработной платы рабочим казахам, то она была очень низка и имела тенденцию падать из года в год, так как число рабочих рук на местных рынках с каждым годом сильно увеличивалось, а спрос на них рос далеко не так пропорционально.
Маковецкий в своем, уже цитированном в предыдущих частях, докладе семипалатинскому статистическому комитету говорил, что джетак, живя чуть не в собачьей конуре, «исполняет все черные работы по делу казака-хозяина, получая к этому от 5 до 10 рублей в зиму (приблизительно с октября по апрель), из которых ему же еще приходится уплачивать по раскладке поселкового общества налог, доходящий в некоторых поселках до 2 с лишним рублей». В Казачьей Букони Устькаменогорского уезда, у казака, у которого останавливался Яковлев, было до 20 десятин посева и он нанимал для их обработки двух казахов. Вместо платы каждому из них сеялось по 5 пудов пшеницы, а для возделывавшего мальчика сеялось 3 пуда. «Годовые работники, джетаки получают 15-30 рублей» в год. Опираясь на сведения в «По Устькаменогорскому уезду» и «Семипалатинские Областные Ведомости» (№47-48, 1898 г.), Никольский писал, что обработка и посев 20 десятин стоили минимум 80 рублей. Посеянные на троих 13 пудов при среднем урожае в Устькаменогорском уезде давали 65 пудов. По средним местным ценам в благополучные годы пуд пшеницы стоил 50-55 копеек. Значит, в переводе на деньги два работника с мальчиком должны получать 32-35 рублей, из которых вычеркивалась обработка и уборка посеянного для них хлеба.
Согласно данным в «По Устькаменогорскому уезду» и «Семипалатинским Областным Ведомостям» (№39, 1898 г.), в Черепановском ауле зимой несколько мужчин брали «пуд пшеницы за один или два дня летней работы». Там же сказано, что в ауле Ак-Кудук полевой работник получал одного барана (2-3 рубля) в месяц в виде жалованья барана. По словам Катанаева («Хлебопашество в Бельагачской безводной степи»), часто выступавшего защитником казаков в своих работах, в начале 1890-х годов в прииртышском крае казак в летнюю страду платил заработную плату казаху в размере от 4 до 6 рублей в месяц. Уже указанный в предыдущих частях автор заметок в «Прибалтийском Крае» говорил, что «киргизы работают за баснословно дешевую цену, являются по отношению к русским как бы крепостными».
Валь в статье «Ответ г-ну Смотрову» («Научное Обозрение», 1901 г.) заработную плату казахам-работникам прямо называл «невозможной». Автор «Сибирских впечатлений», как и автор заметок в «Прибалтийском Крае», отношения работодателя-казака и рабочего-казаха называл крепостническими, а при крепостнических отношениях рабочий зависит всецело от милости господина и работает на господина даром. Некий Семиречинец передавал даже такой слух (статья «Из Семиречья», газета «Вестник Казачьих Войск», 1901 г.), что казаки уверены, что байгуши и джетаки всегда берутся их работниками, а «в случае чего начальство, де, заставит их работать на казачьих землях».
Приведенные выше нормы заработной платы, получаемой казахами-работниками за этот период, были ниже той, которую получали джетаки в половине и конце 1870-х годов. Словцов в своих путевых заметках («Путевые заметки», веденные во время поездки в Кокчетавский уезд Акмолинской области, 1878 г.) писал, что в станице Котуркульской, Кокчетавского уезда обработка десятины «если задавать деньги вперед, стоит 3, 5 и 7 рублей. Сжатие ее 4, 6 и 9 рублей. Молотьба и отвозка 3-4 рублей. Следовательно, десятина обходится от 10 до 20 р. В сущности, при эксплуатации киргизского труда, обработка десятины стоит гораздо дешевле. Бедняки-киргизы часто забирают хлеб у казаков вперед, зарабатывая его в страдную пору, и тогда сжатие десятины стоит 2 рубля 50 копеек». Заработная плата стала ниже, чем в 1870-х годах, так как тогда жизнь в крае в те годы была гораздо дешевле. К примеру, ржаная мука стоила 25 копеек за пуд, в половине и конце 1890-х годов - 40-50 копеек, а позже - ржаная мука на сибирских рынках стоила дороже рубля за пуд, конечно. Это было отмечено в торговых бюллетенях в сибирских газетах.
Заработная плата, получаемая джетаками на заводах, приисках и соляных промыслах тоже была очень низка. Например, в статистических сведениях из обзора за 1900 год (глава «Горное дело») в Павлодарском уезде на рудниках чернорабочие, а казахи в подавляющем большинстве были чернорабочими, получали 12 рублей в месяц на свое содержание. А в главе «Соляное дело» сказано, что на соляных промыслах в том же уезде рабочие казахи за промысловый период, начиная с мая и заканчивая половиной и концом сентября 1900 года, заработали по 50 рублей на человека при своем продовольствии и своих жилищах. Заработная плата, несомненно, была очень скудна и, несмотря на все усилия, казаху не удавалось заработать столько, чтобы иметь возможность прокормить себя и накормить досыта свою семью. Поэтому ему и его семье, чтобы не жить все время впроголодь, приходилось всячески ухитряться и выискивать разные способы, лишь бы добыть копейку для куска хлеба. Маленькие дети этой копейки достать не могли; не могли ее заработать и старики. Оставались женщины из пригородных джетакских аулов, которые силой обстоятельств толкались на путь отыскания какой-либо работы.
В статье «Продовольственный вопрос в Тургайской области» («Тургайские Областные Ведомости», №6, 1899 г.) сказано, что вообще естественный ход событий сильно влиял на казахской общество. Сюда относится влияние русской земледельческой культуры на хозяйство степняков, сокращение земельных угодий, бывших ранее в распоряжении казахов, заселение степи казаками и переселенцами-крестьянами. Все это вкупе создавало для казахов то обстоятельство, что «скотоводство для них уже перестает иметь столь исключительное значение, является нужда в земледелии и хлебе».
«Хозяйственно-статистическое исследование степных областей» (№10, 1899 г.), в частности Кокчетавского уезда, констатировало, что «похозяйственно-массовые и бюджетные данные показали, что для обеспечения средних потребностей кочевого населения требуются не менее 24 голов или единиц в переводе на одну лошадь скота». Здесь необходимо отметить, что Щербиной среднее кочевое хозяйство было принято в 6 душ обоего пола с указанным числом голов скота в переводе на лошадь или породам скота: лошадей - 21 голов, рогатого скота 11 голов, овец и коз 31 голов. Казахи же говорили, что такое хозяйство не обеспечивало безбедного существования. Например, казах Р.Д. (семья из 4 человек) писал в «Киргизской Степной Газете» (№3, 1899 г.), что имея 30 лошадей, 40 баранов, 3 верблюда, 10 коз и 5 коров и занимаясь скотоводством, он, при современном денежном хозяйстве и при жизни в строгих рамках, ежегодно получает дефицит в 116 рублей 34 копеек.
Для обеспечения же данного числа голов скота на каждое хозяйство требовалось, смотря по условиям - богатству растительности на пастбищной территории, от 209 до 444 десятин земли (такую норму давали «Семипалатинские Областные Ведомости»). В других источниках были другие цифры. Так, в статье Валя минимальная норма была равна 200 десятинам, а в статье «Переселенческое дело в Уральской области» (1900 г.) Огановского и вовсе 144 десятины.
«Семипалатинские Областные Ведомости» (№10, 1899 г.) полагали, что только при таких условиях, по словам сведущих лиц, казахское скотоводческое хозяйство могло существовать самостоятельно и поступательно развиваться. Однако хозяйств, владевших таким минимумом скота, было значительно меньше, чем это предполагали случайные туристы, рассуждавшие о богатстве казахов в массе. Еще меньше было у захудалых казахских хозяйств пастбищ. По данным «Обзоров Семипалатинской Области» (1897 г.) о числе казахов в области и находившегося у них скота, видно, что в среднем на душу кочевого населения приходилось 1,23 лошадей, 0,52 крупного рогатого скота, 4,8 овец и коз и сотые доли верблюдов. Другими словами, в среднем на семью приходилось значительно меньше, чем этого требовала норма. Однако в «Обзорах…» также сказано следующее: «распределение это (скота) отличается далеко не равномерным характером». Зная, что джетаки были классом казахского пролетариата, который по численности представлял из себя изрядную часть казахского населения и который был лишен всякого имущества, в том числе и скота. С другой стороны, мы знаем, что среди казахов были и богачи, которые владели тысячами голов скота. Таких богачей на каждый уезд приходилось хоть и немного, но в их руках сосредоточивалась значительная масса скота, числившегося по этому уезду. Таким образом, принимая во внимание и это соображение, и приведенные выше цифры, напрашивалось заключению, что очень значительная часть казахского населения не имела обеспечивавшего жизнь минимума скота, а и нужного пространства пастбищной территории, требуемой для прокорма этого скота.
Затрагивая вопрос о распределении скота, Никольский ссылался только на данные по Семипалатинской области. Далее он приводил свидетельства о неравенстве в распределении скота в других районах и уголках Степного края.
Путешествовавший по Кокчетавскому уезду в 1870-х годах Словцов писал, что по расчету на душу казахского населения в данном уезде приходится 5,1 голов скота. В его путевых заметках сказано: «Однако, если принять в соображение более 10% богатых киргиз, у которых насчитываются лошади тысячами, а овцы десятками тысяч, то окажется, что продовольствие среднего и бедного населения можно считать не вполне обеспеченным». Никольский, ездивший в экскурсию к озеру Балхаш («Путешествие на озеро Балхаш»), отмечал, что в районе озера он встречал казахские аулы, жители которых не имели лошадей: «некоторые бедные аулы... не имели лошадей». Зеланд в уже цитированной в предыдущих частях статье «Киргизы» приводит следующую справку относительно владения скотом казахами Семиреченской области. Данные относятся к 1882 году.
К приведенной таблице автор делал следующее примечание: «Из этого распределения видно, что одним скотом жить нельзя, как это было в прежнее время. При том, само собой разумеется, что приведенные здесь цифры распределены неравномерно между различными хозяевами. Достаточным считается тот, у кого несколько сот баранов, богатым - у кого их тысячи и более. Но зато есть и бедняки, у которых на юрту всего одна лошадь и несколько штук баранов». Ветеринарный врач Михайлов производил описание казахских волостей Петропавловского уезда и вот данные по распределению крупного скота, которые он приводил в этом описании:
Приводя таблицы, автор отмечал, что заметно «общее явление»: «овцы и козы составляют принадлежность среднего и богатого класса, бедные же киргизы или вообще имеющие ограниченное количество крупного скота - мелкого почти совсем не имеют» (статья «Киргизские степи»). Необходимо также отметить, что в своем исследовании автор не однажды говорил, что 72% населения Пресногорьковской волости и 77,5% Кушмурунской «не обладают той малой нормой скота для собственного содержания», какая была необходима.
При хозяйственно-экономическом исследовании Джиренькупинской волости Уральской области, согласно данным, полученным при исследовании четырех характерных хозяйств волости (Огановский, «Экономический быт киргизов №1-4 аулов Джиренькупинской волости», 1900 г.), единиц скота найдено «в каждом джиренькупинском хозяйстве... всего 12,5, т.е. вдвое менее» определенной экспедицией минимальной нормы. В статье «Ответ г-ну Смотрову» («Научное Обозрение», 1901 г.), Валь указывал, что в Бестамакской волости Актюбинского уезда, среди казахов безлошадных хозяев было 151%, однолошадных 44,1%.
Тот же автор в своей статье об экономической жизни казахов давал таблицу, которая очень наглядно иллюстрировала вопрос о распределении лошадей среди казахов. Данные относятся к Атбасарскому, Павлодарскому, Кустанайскому и Кокчетавскому уездам.
Поясняя эту таблицу, Валь в статье «Из истории экономических отношений у киргиз» писал следующее. «Первая и вторая группа (безлошадные и однолошадные) даже среди русского крестьянства считаются пролетариями с наделом» (в нашем случае следовало бы сказать «кочующие пролетарии»), но к этим группам должна быть присоединена и следующая третья группа (от 2 до 3 лошадей), так как для кочевок нужно иметь скота более, чем у этой группы, по крайней мере раза в два. Если эти три группы соединить в одну, то получим довольно однообразную цифру «кочующих пролетариев» по всем уездам. В Атбасарском уезде эта цифра опускается до 38,5%, Кокчетавском и Кустанайском немного более 50%, а в Павлодарском даже 54%. В общем же вся эта большая группа, по числу хозяйств равняющаяся половине всех хозяйств, владеет самым ничтожным количеством лошадей, от 9% в Атбасарском уезде до 11,8% в Кустанайском». Из другой таблицы, относящейся к Кокчетавскому уезду и приводимой в той же статье Валя, видно, что указанная бедная часть хозяйств, доходящая до половины общего числа хозяйств, владела только 1/10 частью всех лошадей, находившихся у казахов в уезде, 1/3 частью рогатого скота и 1/4 частью овец и коз.
То обстоятельство, что скот слабейших в экономическом отношении единиц концентрировался в руках наиболее «хозяйственных» степняков, заставляло говорить и констатировать ломку коренного казахского быта даже официальные учреждения, обычно пропускавшие все мимо ушей. «Обзоры Семипалинской области за 1897 год», отмечая эту ломку строя казахской жизни приходило к заключению, что в казахской степи начался процесс перехода к более интенсивному пользованию землей. Это обстоятельство отмечалось также очень многими лицами, имевшими возможность наблюдать казахскую жизнь.
Если обедневший казах не дошел еще до полного обнищания, имел необходимое число голов рабочего скота и небольшую сумму денег, необходимую для обзаведения примитивным сельскохозяйственным инвентарем, семенами и т.д., он еще мог спастись от вступления в ряды пролетариата, начав заниматься землепашеством, где этому благоприятствовали почвенные и климатические условия, и иметь кусок хлеба.
Такой переход к земледелию все чаще и чаще практиковали казахи преимущественно тех слоев, у которых скотоводство не обеспечивало существования и у которых в перспективе стоял грозный призрак нищеты. Но если такой беднеющий казах вовремя не обратился к земледелию, перешел грань, отделявшую хоть захудалого, но самостоятельного хозяина от джетака, то он пропал, как самостоятельная хозяйственная единица, и был обречен на самое тяжелое существование батрака, которого всячески будут эксплуатировать и русские, и свои же богатые казахи.
Поначалу, на заре русского владычества в степи, несмотря на все старания русского правительства приноровить казахов к переходу к оседлости и занятию земледелием, казахи по-прежнему занимались скотоводством. Они очень недружелюбно относились ко всяким земледельческим работам и не обращали внимания на предложение русских, не прельщались никакими льготами и субсидиями. По словам Коншина, русским правительством еще «в начале нынешнего (XIX) столетия был... возбужден вопрос о привлечении к земледелию киргиз, причем в Оренбургском крае на этот предмет в 1808 г. было ассигновано 10 000 р. Киргизам, пожелавшим перейти к оседлой жизни, было разрешено селиться в сибирских крестьянских поселениях, преимущественно среди магометан, с 10-летней льготой от податей и службы». Однако, как говорилось в «Кратком статистическом очерке промышленности и торговли в Акмолинской области за 1880-1894 гг.» (1896 г.), «меры эти не дали никаких заметных результатов и киргизы долгое время спустя крайне недружелюбно относились ко всяким попыткам упрочить среди них земледелие». Автор приводит случай, когда (в 1829 г.) депутация казахов, ездившая в Петербург для представления Государю, даже просила не распространять в степях земледелия. Последнее, несмотря на все поощрения и даже награды, которые давались казахам за занятие земледелием, прививалось среди них до 1880-х годов XIX века, до тех пор, пока не усилилось переселенческое движение крестьян в казахские степи. Только когда обнаружилась ломка старого уклада жизни, когда скотоводство, в силу разных причин перестало обеспечивать безбедное существование и показало в перспективе картину джетачества, - только тогда часть казахов начала переходить к занятию земледелием. Что не могли сделать ни административные распоряжения, ни льготы, ни субсидий, ни награды, сделала экономическая необходимость.
