Наивные времена "проектного планирования нации" прошли. И не только потому, что этим грешили в истории двадцатого столетия тоталитарные государства, но и потому, что пришло понимание фундаментального факта. Нации — это живые организмы, управляемость развитием которых имеет социобиологические и культурные ограничения. Выращивать нации как грибы не только бесполезно, но и невозможно. К тому же уникальность каждой нации часто перевешивает возможности неких общих рецептов. Так что в известной поговорке, суть которой сводится к тому, что хорошо для одного — смерть для другого, сокрыт здоровый национальный скепсис по поводу универсальных рецептов.
Однако понимание общих тенденций применительно к национальной сфере, безусловно, необходимо. Без этого нельзя определить общую логику государственного развития.
И в связи с этим становится понятным — почему столь большое внимание уделено в этой книге вопросам культурной стратегии. Ведь базовым условием нашей национально-государственной политики является вопрос о собственном самопонимании.
Мы должны признать, что внутренняя разнородность, с одной стороны, и внешние воздействия культурного порядка, с другой, способствуют тому, что культурная целостность казахской нации далека от идеала.
В случае бездействия нас растащит на кусочки сама движущаяся история, так как разные "культурные острова" внутри казахской нации будут объективно дрейфовать к иным центрам притяжения. Преуменьшать значение этой проблемы нельзя. Поскольку в мою задачу не входит культурологический анализ ситуации, это значительно лучше сделают профессионалы, хотелось бы поделиться наблюдением политика.
Когда мы говорим о разных культурных влияниях, независимо от позитивной или негативной направленности такого влияния, мы попадаем в ситуацию пассивного потребителя. Я бы сказал, в императивы обстоятельств, пусть даже глобального характера. Но ведь кроме этих императивов есть и наши конструируемые национальные цели. И для политики это очень важное различие. Что важнее — подчиняться обстоятельствам или достигать наших сокровенных и стратегических целей?
Вопрос поставлен неверно и, к сожалению, многими интеллектуалами, причем не только в Казахстане, он так и формулируется. Это вопрос, который ставит "разорванное сознание". Происходит фиксация нынешнего состояния того же казахского национального сознания и выводится противостояние с пресловутыми императивами обстоятельств, то есть внешних и внутренних давлений на это сознание. Но ведь упускается из виду принципиальная особенность национального сознания — его способность к развитию.
Эта неустойчивость, текучесть национального сознания порождает немало вопросов для практической политики. Встают, по крайней мере, три непростые проблемы.
Во-первых, какой сценарий развития событий соответствует стратегическим национальным интересам? Во-вторых, какие иные варианты развития ситуации заложены в реальном историческом процессе? В-третьих, какова степень реалистичности, реализуемости желаемого варианта?
Поэтому правильно сформулированный вопрос должен был бы звучать иным образом: "Как добиться сохранения и развития казахской национальной идентичности при любых, достаточно реалистических, обстоятельствах?" Конечно, это максимально широкая постановка задачи. Но какого объема должны, интересно, задаваться вопросы, когда речь идет о нации и государ стве в контексте опасностей со стороны "движущейся истории"? Ведь шутить или ошибаться в этом деле недопустимо. Вопросы должны быть адекватны самим этим опасностям. Как говорили древние: "Здесь Родос, здесь прыгай".
Для казахских гуманитариев нет сегодня задачи более актуальной, нежели проложить дорогу в этом колоссальном поле взаимодействия национальной идентичности и динамичных императивов времени. Это ведь не только политическая проблема, но и научная. А потому предвосхищать труды ученых— задача для политика неблагодарная. Я только пытаюсь изложить характер проблем, с которыми приходится сталкиваться не столько в форме текстуального творчества, сколько в плане принятия конкретных решений.
Сегодня же бросается в глаза полнейший эклектизм в осмыслении места казахской нации в современном мире. Сразу делаются попытки построения глобальных теорий, целью которых является поиск казахской идентичности в контексте мировых тенденций.
Такие глобальные изменения, как постиндустриальное общество, столкновение цивилизаций, успех либерализма, неоконсерватизм проецируются без какого-то исторического и географического ограничения сразу на казахскую нацию. Как будто у нас нет сегодня проблем поважнее, чем неоконсерватизм! Иными словами, происходит некритическое расширение проблемного поля казахской нации.
С другой стороны, есть и попытки, кстати, даже более распространенные, погрузить казахскую историю в собственный автономный мир с красивыми, но устаревшими идеологемами. Анализ казахских проблем, особенно казахской этничности, через призму норм и ценностей кочевого общества есть неправомерное сужение проблемного поля казахской нации. Ведь если даже условно отбросить в сторону вызовы современности, то сама казахская нация никогда не была замкнутой, изолированной. Она волею судьбы и неба была открыта разным влияниям и тем не менее сумела сохранить национальный смысл, отнюдь не сводимый только к номадизму и традиционализму. «Певцы» традиционализма забывают о том коварном свойстве истории, что и традиции когда-то были вызывающей неприятие новацией...
Для того, чтобы оставаться "в круге реальности", необходимо отойти и от чересчур расширительных, и от чересчур локальных представлений об истории и современности казахов.
И здесь имеются, по крайней мере, две составляющие такого подхода. Первый, это собственно исторический компонент. Подходы, используемые сегодня, сводятся к делению национальной истории на традиционное кочевое общество, пребывание в рамках Российской империи, советский период, и, наконец, казахскую нацию в условиях независимости.
