Статья «Вымирают ли киргизы?» была написана еще летом 1905 года. Как раз тогда и был впервые поднят вопрос о введении земских учреждений в Сибири. Автор Л. Чермак в своей статье имел целью показать, что казахи, вопреки распространенному в Российской империи мнению, во многом предопределившей претворение в жизнь политики к переходу казахов от кочевого образа жизни к оседлому, вовсе не представляли вымирающей народности. Портал Qazaqstan Tarihy, основываясь на статье более чем вековой давности, приводит некоторые фактические данные о характере казахского хозяйства и быта начала ХХ века, которые могут представлять общий интерес для научного сообщества
Прежде чем заострить внимание читателя о характере казахского хозяйства и быта прошлого века, Чермак рассказал о процессе, предшествующем вымиранию народностей. По его словам, одной из главных причин вымирания туземных племен, при столкновении их со стоящими на более высокой ступени цивилизации завоевателями являлось то, что они ставились лицом к лицу с новым строем жизни, властно вторгавшимся в их несложное существование. Чем резче разница двух культур, а с другой стороны, чем теснее, неизбежнее, соприкосновение, тем быстрее гибли туземцы. Чермак считал, что народ, столкнувшийся с завоевателями, не находил в себе сил ориентироваться в новых условиях жизни, вследствие чего был не в состоянии защититься от эксплуататорских стремлений пришлой цивилизации и погибал: «Грубость, жестокость пришельцев, заинтересованных лишь в скорейшем обогащении и игнорирующих интересы туземцев, их оружие и алкоголь являются главными факторами гибели туземцев». Профессор антропологии XIX века Эдуарда Петри в своем труде «Основы антропологии» писал: «мечем и огнем, заразительным болезнями, водкой, эксплуатацией и презрительнейшим обращением истреблялись прежние властители Америки». Оттого считалось, что вымирание туземных народов считалось «естественным непоколебимым законом», иные же исследователи полагали, что «подобно тому, как снег исчезает под первыми лучами весеннего солнца, так гибнут дикари перед светочем культуры». Русская колонизаторская политика также не отличалась в этом отношении в лучшую сторону от европейских колонизаторов. Профессор Петри писал: «Русская колонизационная история отнюдь не оказывается свободной от тех ужасов, которые характеризуют колонизаторскую деятельность прочих европейцев». Лучшей иллюстрацией этого служит вымирание остяков, тунгусов, орочон, айнов и многих других народностей Сибири. Среди разнородных причин, препятствующих выживанию инородцев, на первое место профессор Петри ставил «внезапное изменение социальных условий их быта, роковой результат непосредственного столкновения совершенно разнородных культур».
Отсюда следует, что чем эластичнее данный народ, чем быстрее он реагирует на изменившиеся условия жизни и полнее приспособляется к ним, тем устойчивее он окажется при столкновении с чуждой культурой, тем успешнее будет противостоять всем неблагоприятным ее влиянием.
Изучение хозяйственной жизни казахов показало, что они как нельзя лучше приспособлялись к новым условиям жизни, и это весьма рельефно иллюстрировалось материалами, собранными экспедицией Министерства земледелия Российской империи, исследовавшей во второй половине 90-х годов XIX века казахское население 10 уездов степных и 2 уездов Тургайской области. На работы этой экспедиции и ссылался Чермак в своей статье.
Эта экспедиция исследовала почти 200 000 хозяйств, а объектами его исследования стали свыше миллиона человек из почти трехмиллионного населения казахской степи, по заверениям Чермака. Поэтому автор посчитал разумным распространить результаты исследований на все казахское население.
Казахи вели скотоводческое кочевое хозяйство. Исследованное экспедицией Министерства земледелия Российской империи население 12 уездов имеет 9 698 858 голов всякого скота, т.е. по 50 голов на 1 хозяйство (всего хозяйств 194 386). Если сравнить обеспечение скотом среднего крестьянского двора 50-ти губерний европейской части империи, то окажется, что казахское хозяйство было почти в 8 раз богаче скотом, чем крестьянское, в котором, по данным комиссии по оскудению центра, приходилось 6,4 головы на двор.
Пятьдесят голов скота на хозяйство - это такое количество, при котором все потребности хозяйства среднего кочевника могли быть удовлетворены именно скотом, т.е. кочевник был и сыт, и одет, и повинности все платил (разработкой массовых данных и бюджетов типичных хозяйств экспедиция установила, что в разных уездах величина стада, покрывающего потребности среднего хозяйства, колеблется от 18 до 24 единиц скота, или от 46 до 62 голов всякого скота). Хозяйство казаха-кочевника отличалось крайней экстенсивностью. Все его старания были направлены к тому, чтобы скот в течение круглого года сам находил себе корм, чтобы по возможности меньше затрачивать труда на свое хозяйство. В этих целях казахи совершали кочевки, т.е. переходили со своими стадами с одного пастбища на другое, в известном, строго определенном порядке, выбирая для каждого времени года наиболее подходящее пастбище. Длина кочевого пути колебалась в очень широких пределах для различных местностей, от 2-3 верст до 1 000 верст и более в один конец. При этом казахи, кочевавшие за 1 000 верст, кочевали круглый год, так как и зимой, откочевав в более южные местности с менее суровым климатом, не покидали своих юрт и переходили с места на место по мере истощения корма.
При таком образе жизни казахские стада, да и вообще весь их хозяйственный обиход, должен был быть строго приноровлен к естественным условиям данной местности, находиться в сильнейшей зависимости от них. Чермак видит здесь полное соответствие не только всего хозяйства казаха, но даже и его самого с условиями той жизни, которую он вел:
«Здесь все гармонично, одно обусловливает другое. Так, например, его жилище юрта великолепно приспособлено к условиям кочевой жизни; она легка, портативна, легко складывается, не требует большого количества дерева, которым азиатские степи вообще очень бедны, и главный материал для юрты, войлок, получается в собственном хозяйстве, из шерсти овец, в которых киргиз выработал необходимые ему качества: они дают ему грубую, прочную шерсть, превосходное мясо, много сала, они легко переносят дальние кочевки и, что, пожалуй важнее всего, умеют, разгребая снег, доставать себе подножный корм»
Другим необходимым животным для казаха являлся верблюд, служивший для перевозки имущества кочевника, неприхотливый на корм, неутомимый в пути. Лошадь являлась, так сказать, поэтическим элементом в жизни казаха, помимо того, конечно, что она служила и для хозяйственных целей. Лошадь давала ему молоко для кумыса и любимое им мясо. Она, как и овца, отлично доставала корм из-под снега, разгребая его копытом. Рогатый скот в обиходе кочевника являлся обузой, он не так хорошо переносил длинные кочевки, он не умел доставать корм из-под снега, подобно овце, и не довольствовался таким кормом, как верблюд. Обращаясь к цифрам, Чермак писал, что истые кочевники-южане, не знавшие постоянных построек, кочевавшие от берегов Сыр-Дарьи до Тобола, т.е. примерно за 1 000 в. в один конец, почти не держали рогатого скота, а разводили главным образом овец и верблюдов:
Таков был состав стада истых кочевников. Казахи обладали большим количеством скота, они имели по 165 голов скота на хозяйство, т.е. почти втрое больше того, что приходилось в среднем на хозяйство в Степном крае.
Совсем иное положение Чермак находил у казахов, также преимущественно скотоводов, но живших в иных условиях, а именно по реке Иртышу в пределах Павлодарского уезда.
Оказывается, что рогатый скот, бывший обузой в стаде кочевника-южанина, преобладал в стаде прииртышного северянина, овцы же и верблюды отошли на второй план.
Чермак находил объяснение этого в том, что казах-северянин приспособил свое стадо к новым условиям жизни. Поселившись среди роскошных лугов Иртыша, дававших массу корма, но зимой недоступных скоту, так как они заносились глубоким снегом, казах начал делать запасы сена, и наряду с этим изменять свое стадо. Он сократил овечье стадо, ибо для овец требовалось мелкое, хорошее сено, а казах на первых порах особенно гнался не за качеством сена, а за количеством, и начал увеличивать число рогатого скота, неприхотливого на корм и находящего хороший сбыт среди русского населения. Сократив кочевку до 5-6 десятков верст и заведя телеги, казах перестал нуждаться в верблюдах, которые к тому же плохо выносили условия севера. Но приспособление казахов к новым условиям жизни не ограничивалось этим, а шло гораздо дальше:
«Идеальный кочевник должен жить исключительно продуктами своего скотоводства; ему нельзя заниматься делом, привязывающим его на более или менее долгое время к одному месту, он должен быть постоянно в движении и не даром у него выработалась поговорка: «Көше берсе – мал семіз, көшпесе – қатын семіз» (дословно «Кочуешь - так скот у тебя жирный, а не будешь кочевать - бабы станут жирные»). Кочевник предпочитает иметь худых жен, но жирный скот и потому кочует. Но по мере увеличения населения простор степей уменьшается, и киргизу-номаду волей неволей приходится, с одной стороны, изменять свое скотоводческое хозяйство, с другой - обращаться к иным занятиям»
