Данную тему со всех сторон попытался осветить редактор литературно-художественного журнала «Простор» Валерий Федорович Михайлов в книге «Хроника Великого джута», которая вышла в мае 1990 года. В ней В. Ф. Михайлов обличает виновников, спровоцировавших голод в Казахстане, приводит редкие документы, письма как простых людей, так и сильных мира сего.
Здесь приведены отрывки из книги, которые являются свидетельствами людей, сумевших спастись в это тяжелое время.
Мекемтас Мырзахметов, известный литературовед:
«В детстве, когда, бывало, я вовсю начинал шалить и проказничать, мать все время произносила в сердцах одни и те же загадочные слова: «Ох, уж лучше б я тогда оставила тебя…». И так странно она выговаривала это, что я невольно притихал. Ничего не мог понять: где она меня должна была оставить, почему именно меня? А спросить отчего-то не решался…
Потом, когда я подрос, и мне исполнилось лет пятнадцать, я однажды все-таки спросил маму, почему она произносит всегда эту непонятную фразу. Мать задумчиво поглядела на меня, отерла слезы и рассказала такую историю.
Была ранняя весна 1933 года. Самая ужасная пора, когда голод выкосил почти весь наш аул (жили мы в Тюлькубасском районе Южного Казахстана). Спасаясь от верной смерти, мать решилась уйти в соседнее село к родственникам. Мою маленькую сестренку она несла на руках, а я – мне тогда было года два с половиной – шагал рядом, держась за подол.
Вышли мы под вечер. За околицей аула начиналась колхозная бахча. Только мы ступили на тропу, как на встречу вышла стая волков. К тому времени домашней скотины давным-давно уже не осталось на сотню верст в округе, и голодные звери сбивались в стаю и повсюду нападали на людей, чего раньше и в помине не было.
Мама закричала, стала звать на помощь, но поблизости никого не было. Волки окружили нас. Стоят, воют и землю рвут когтями. Мать оказалась перед ужасным выбором – либо нас всех растерзают, либо она оставит кого-нибудь из детей, а сама с другим ребенком попробует убежать.
Конечно, в казахском сознании исстари заложено: спасешь мальчика – и весь род сохранится. Мама решилась, она положила на землю завернутую в пеленки девочку, а меня, от истощения еле-еле бредущего подхватила на руки. И побежала вперед.
Потом, когда она вернулась с людьми, – кто ружьем вооружился, кто дубинкой, – там никого уже не было. Только тряпица валялась, вся в крови.
Ей, моей младшей сестре, я обязан жизнью.
… Я спросил тогда маму – много еще не понимал! – почему же она не оставила меня. Она сказала: «Сын был нужнее…» Невыносимо представить, что она перечувствовала, что думала про себя всю жизнь…
От слез мать тогда совсем иссохла…»
Из акта обследования пункта оседания «Казгородок» Северо-Казахстанской области (весна 1932 года):
«Большинство людей истощало. Питаются отбросами, как-то: голыми костьми, из которых варится суп. Кроме того, в пищу употребляются высохшие, а подчас и выделанные кожи. В райцентре есть семья, питающаяся собачьим мясом. Около дома обнаружена масса собачьих черепов. Несколько лап плавали в котле. В поселке Шокы, где было 144 двора, их осталось около 60. Люди ушли искать продукты. Большая часть оставшихся в момент обследования питалась падалью, разложившимся мясом, костяным супом, болтушкой из отрубей и сваренной кожи, 15 семейств совершенно истощены и отечны. Никаких фондов для поддержания их жизни колхозы не имеют. Бигар Кигарин, рабочий-строитель, получает паек на одну душу. Его жена и трое детей питаются болтушкой и водой. В семье Кожана Конжебалтова – шесть душ. В момент обследования мальчик десяти лет рылся в навозе, доставал что-то и сосал. Семья Сагандыкова Куова, три души, питается сабачатиной…»
Гафу Каирбеков: «Со двора нас, малых, уже не выпускают. Строго-настрого запретили выходить. Глядим в щели ворот, что там на улице. Любопытно! Напротив – старый глиняный дувал, у него – люди. Кто прислонился спиной, кто вповалку лежит. Ждут…Скот во дворе истощенный, едва не падает с ног. У коров рождаются мертвые телята, у овец – мертвые ягнята. Их туши, как и павший скот, вытаскивают за ворота. И люди накидываются на это. Тут же поедают, разрывая руками…
Помню, выбежал я однажды погулять – не уследили… И тут же меня схватили чьи-то руки. Слабые, чую, но держат как-то цепко. Я – вырываться. А сколько мне было… ну, года четыре или чуть больше. Хорошо, бабушка на помощь подоспела, крик подняла. После несколько раз на день наказывала: не ходи за ворота – съедят».
Гафу Каирбеков рассказывает о поездке Габита Мусрепова в Тургай:
когда он и другие участники поездки наткнулись на пустое жилище «…из крошечного отверстия шалашика выскочило какое-то маленькое живое существо и бросилось на людей. Оно было все в крови. Длинные волосы смерзлись в кровавые сосульки и торчали в стороны, ноги худые, черные, словно лапки ворона. Глаза безумные, лицо в спекшейся крови и обмазано капающей спекшей кровью. Зубы оскалены, изо рта – красная пена.
Все четверо отпрянули и бросились бежать, не помня себя от страха. Когда оглянулись, этого существа уже не было.
«Что это было?» - прохрипел Габит, глядя на спутников. Они молчали, дрожа крупной дрожью. Никто так и не вымолвил ни слова. Лишь потом, в Кустанае, один из попутчиков сказал ему:
«Вы наверное думаете, что это был джин? Нет, не джинн. Я разглядел, ясно разглядел. Это был человек. Ребенок. Казахская девочка, лет семи-восьми…»
«Нет! Нет! – закричал Мусрепов, в котором вспыхнул невыразимый, великий и одновременно бессильный гнев. – То был голод! То были глаза голода! Само проклятие голода…»
