Малоизвестный факт. В 1856 году русский писатель и драматург Алексей Писемский (1821-1881), вершиной творчества которого называют роман «Тысяча душ», посетил восточный берег Каспийского моря, что ныне входит в состав Мангистауской области. И добрался до нее он через Каспийское море, начав путь от Бирючьей Косы (Астраханская область). Он оставил небольшую заметку о своем путешествии, которую портал Qazaqstan Tarihy, ввиду ее занимательности, и публикует.
Чтобы попасть от Бирючьей Косы в Тупкараганский залив, Писемский должен был перерезать море почти поперек. Плавание его, как он сам писал, получилось в высшей степени благополучным. В течение ночи они прошли половину своего пути, а на следующий день перед закатом солнца показалась бухта Тупкараганского берега с видневшимися слева Новопетровским укреплением (Форт-Шевченко). В сам залив Писемский и попутчики вошли в тихие сумерки, при свете луны, как он называл, «при обстоятельствах благоприятных для морской картины». Однако при всем том вид полуострова его не впечатлил: «берег, море, мелькающие тени людей и – только; даже дикость природы не имеет здесь своей обычной грандиозности и какая-то чересчур заурядная и обыкновенная». В морском отношении бухту, впрочем, хвалили: с густоилистым дном, при четырехсаженной глубине, она была образована песчаной косой, которая, загибаясь от севера к юго-востоку, закрывала ее от ветров.
Поутру Писемский сошел на берег, чтобы ехать в крепость. На самой косе была расположена слобода, заселенная русскими переселенцами из верховых губерний. Правительство обустроило их, дало им на десять лет льготы, предоставило им около берега рыбную ловлю. Писемский заходил в их дома: жили чистенько, были заметны некоторые следы довольства, а между тем, не говоря уже о женщинах, даже мужчины грустили о родине.
Крепость лежала от слободы в пяти километрах. По дороге только и видны были песок, ракуша и выдающийся местами из земли известковый камень, употребляемый на постройку домов. Растительностью регион богат не был, а с морского берега стоял неприятный запах от выкидываемой волнами и гниющей здесь морской травы. Однако, из интересного и удивительного, он увидел два соленых озера, «единственно-любопытные предметы среди этой скудной и печальной природы». Замечательны они были тем, что были совершенно розового цвета. Вода их, налитая в стеклянный сосуд, красновата, и у берега, где дно ракушечное, черноватое, она представляется с бледно-розовым отливом. Но дальше, где происходил уже осадок соли и где грунт дна белый, красноватость ее сгущалась до цвета розы. Сама соль, в первое время осадки, когда еще была сыровата, сохраняла розовый цвет, но высушенная - становилась совершенно белой. По мнению русского ученого-естествоиспытателя Эйхвальда, розовый цвет озер происходит вследствие отражения солнечных лучей от растущей на дне красноватой травы. Однако другой ученый, некто Бэр, предпринимавший вместе с ними эту поездку, объяснил это иначе и более правдоподобно: он открыл в воде присутствие инфузорий, которые в живом состоянии окрашивают ее в розовый цвет, но, умирая, разлагаются и утрачивают это свойство.
Крепость стояла на вершине горы: невысокие стены ее шли зигзагами, охраняемые с одной стороны крутым скатом, а с другой - почти перпендикулярными обрывами. Устроена она была, как говорит Писемский для прекращения разбоев на море, которые производили по восточному берегу кочевавшие казахи. Однако, как мы полагаем, не последнюю роль в таком решении принимала все же нужда колонизировать регион.
Въехав в крепостные ворота, Писемский прошел сначала в недавно построенную тут церковь, потом видел казармы, лазарет, гауптвахту, ходил на бастионы, откуда он взглянул на далеко расстилающуюся степь. По этому поводу он писал: «И опять та же убийственная мертвенность: хоть бы деревцо, хоть бы лужайка свежей земли! и только, как признаки чего-то живого, плетутся вдали, едва передвигая ноги, по два, по три верблюда или, лучше сказать, остовы верблюжьи». Сажень дров здесь стоила 70 р. сер., а за пригоршню муки работали целый день. Невольно Писемский задавался вопросом: «и среди этого безлесья и безводья могут жить люди?». Жили, и жили тысячи. Мало того: у них были политические партии, они враждовали и междоусобствовали друг с другом.
Касательно жизни местных казахов он писал, что большая часть из них признавала над собой власть хивинского хана, которому они временами отбывали дань тем, что захватывали в море русских рыбопромышленников и поставляли их в Хиву в плен. В 1840 году сбор подобной пошлины был отменен и захваты прекратились. Писемский сам не знал, в какой мере истинен подобный рассказ, поэтому мы приводим его полностью: «старый хивинский хан убит в войне с персиянами, на место его избран хивинской партией другой, против желания партии трухменцев, те объявили восстание, новый хан вышел усмирять их и был убит в схватке. Ему наследовал родной брат его, который, между прочим, издал прокламацию с воззванием к киргиз-кайсакам, бить и уничтожать трухменцев, но те предупредили и напали на Хивинский купеческий караван, шедший из Новопетровска в Хиву, под прикрытием киргизов; товары были разграблены, а конвой разбит. Киргизы, возвратясь домой, в свою очередь стали грабить трухменцев, но не тех, которые их грабили, а находящихся под нашим покровительством и прикочевавших к Новопетровску. Эти трухменцы теперь являются беспрестанно к коменданту с просьбой защитить их, а киргизы в свое оправдание говорят, что они сами ограблены. Словом, спорт, который, кажется, лучше всего разрешило бы турецкое правосудие, отколотив, для восстановления мира, истца и ответчика по пятам».
Вот все, что он видел и слышал на Тупкараганском полуострове. На другой день, снявшись с якоря, направил Писемский курс к так называемым Тюленьим островам, которых тогда собственно всего четыре и назывались они - Морской, Святой, Подгорный и Кулалы. Для посещения он избрал последний. Якорь был брошен у западной его оконечности, против единственного жилого места - небольшой ватаги тюленьих промышленников. До берега добрались мы в шлюпке, и первое, что увидели - это скорпионов и двух-трех огромнейших собак, которых, говорят, тут было более двух десятков. Промышленники ездили на них охотиться по льду за тюленями.
Из всех водяных обитателей Каспия, тюлень был самым простодушным животным: их ловили почти руками. Далее, будет довольно жестокое описание охоты на тюленей. Выходят, например, они летом на морской берег понежиться, погреться, и главное, поспать, и спят, как мертвые, лопаясь иногда от собственного своего жира. Между тем охотники, осторожно, с колотушками (чекушками) в руках, и стараясь быть под ветром, обходят их с моря. Достаточно было перебить передний ряд косяка, остальные уже не в состоянии перескочить этой загороди и все убиваются на месте. Впрочем, лов этот иногда бывает соединен с опасностью для ловцов; если они не успели перебить переднего ряда тюленей, прежде чем проснутся остальные, то весь косяк устремляется в воду, увлекает с собой и давит ловцов. Когда ловец замахивается на тюленя, он не защищается, не спасается, и только обращает на убийцу глаза, полные слез, а маленькие тюленята, говорят, даже издают стон наподобие плача ребенка. На море ловят тюленей в северной части Каспийского моря. Сначала ловцы замечают, где вьются над водой мартышки, - явный знак, что тут ходит тюлений косяк. Место это ловцы обставляют с одной стороны оханами, а с другой обходят в лодках и начинают шумом и криком беспокоить косяк, который бросается, тычется рылом в загородь, ворочается и, встретив здесь расставленные сети, запутывается в них. Но другое дело, и дело гораздо поопаснее, охота за маленьким беленьким тюленем зимой, когда тюлени плодятся. Для этого они обыкновенно продувают на льду отверстие (лазок), выползают на него и, родив детенышей, оставляют их, для защиты от ветра, около льдин, стоящих ребром. Сопровождаемые плачем и воем семей своих, едут охотники к этому, наперед опознанному месту, и начинают несчастных птенцов убивать чекушкой, или просто колотя головенкой об лед. Но горе промышленникам, если в это время подует морской ветер. Льдины отрывает и относит, куда ветер дует. Только счастливая судьба может примкнуть ее к берегу или в другой льдине, с которой можно перебраться на землю, или наконец перехватить ловцов какая-нибудь кусовая. Но часто бывает, что уносит в море, где впереди смерть от холода, голода, потопления, и трудно вообразить, с какой отважностью и неутомимостью спасаются, погибающие: последний способ, самый решительный, когда уже никакой не осталось надежды, - это плаванье на бурдюке. Делается он просто: убивают обыкновенно лошадей, мясо их запасают на пищу, а шкуру надувают, и образовавшиеся из нее пузыри привязывают к саням, которые спускают на море, и пускаются в них плыть, употребляя вместо весел лошадиные кости. Кого вынесет - так хорошо, а нет - так, значит, нет. Чиновник произведет очень аккуратное местное изыскание, о причине смерти таких-то и таких-то. Родные, а больше всех матери, поревут, постонут. На мирской сходке переговорят: «Затерло, брать, ребят-то, затерло... Затерло, затерло, с кусовой от Фомы Ильича видели, слышь... Видели, видели, братец ты мой, да подступу не было, льдищо кругом... Льдищо, льдищо известно!» заключится разговор, да тем дело и покончится.
