Несмотря на громадное пространство земли, заключавшееся в границах Акмолинской области (один Акмолинской уезд - более 165 тысяч квадратных верст), Акмолинский и прилегавшие к нему уезды были не особенно богаты дикими млекопитающими. Мало способствовавшие размножению животных безводные степи и пустыня Бетпакдала, и крайне ограниченное количество лесов (и то преимущественно в северной части уезда) были главными причинами бедности акмолинской фауны. Более того, охотничья деятельность казахов способствовала постоянному уменьшению численности маралов, альпийских козлов (таутеке) и баранов (архар, аргали), косуль, сайги, куланов, всех съедобных водоплавающих птиц и их яиц.
Не задаваясь систематическим исследованием по части зоологии казахской степи, портал Qazaqstan Tarihy передаст только те отрывочные наблюдения и заметки, которые были упомянуты этнографом Владимиром Карловичем Герном в труде «Зоографические заметки по Акмолинскому уезду»
Олень. Бұғы, марал.
Герн писал, что к концу XIX века маралы в Акмолинской области уже были полностью истреблены. Однако казахские предания и название местностей (горы Бугулы, Марал-Тюбе и т.д.) дают право считать, что этот весьма интересный представитель диких жвачных действительно водился и в Акмолинском уезде. В Семиречье марал водился в горах Сергиопольского и Копальского уездов, а в особенности, в горах к югу от города Верный, а также в Тянь-Шане, в Верненском, Токмакском и Иссык-Кульском уездах.
Труднодоступные для охотников горы и редко посещаемые ущелья, с хвойными лесами, были удобным местообитанием марала. Там он водился, плодился и опекал детей до тех пор, пока они не могли всюду следовать за матерями, не отставать от них. Охотники добывали их преимущественно в конце мая, когда только что выросшие рога марала покрывались кожей, а верхушки ветвей становились большими желваками, наполненными кровью. Такие рога (называемые китайцами лу-жунь) охотно покупались китайцами и очень дорого ценились. В это время марал держался высоко в горах и очень осторожно обращался с рогами. Тогда маралы остерегались быстро бегать, не заходили в тесные чащи, боясь повредить желваки на рогах о сухие сучки и этим вызвать кровотечение, при подобных повреждениях очень изнурительное для животного.
Казахи охотились за маральими рогами в это время или у водопоя, или, отыскивая маралов по следу. Герн отмечал, что такой след на зеленой траве мог заметить только казах, с его изумительной наблюдательностью. Часто охотники выслеживали и подкрадывались к маралу в течение нескольких дней, с величайшей осторожностью и большой настойчивостью, лишь бы не упустить дорогие, хорошие рога.
Также охота на маралов имела смысл в период спариваний, в конце сентября и начале октября месяцев. В это время охотились на дудку, сделанную из бересты. Охотник отправлялся в места, где водились маралы и их самки. С вечерней зари до утра охотник выслеживал и выслушивал маралий рев. Затем дудкой осторожно и с замечательным уменьем воспроизводил звук самца. Ревнивый обладатель самок бросался на рев для того, чтобы встретить соперника и прогнать его и, по большей части, очень близко подбегал к охотнику, который и убивал его. В обоих случаях главной добычей были самцы, потому что представляли собой большую выгоду. Не говоря уже о летних рогах с кровяными желваками, оцениваемых иногда дороже ста рублей за пару, зимние рога сарты покупали от 3 до 5 рублей за пару.
В Ташкенте и Самарканде распиленный на тонкие пластинки олений рог шел на отделку и оклейку седел сартов. Кожа марала-самца тоже оценивалась дороже. Она была очень прочна и из нее казахи делали лучшие подпруги к своим седлам, чумбуры, поводья для уздечек и сами уздечки и т.д. Тонкие ремешки из выделанной на сыромять маральей шкуры служили шарнирами и скреплением при изготовлении остова кереге. Другими словами, казахи делали из кожи марала кожаные и ременные изделия, требовавшие особой прочности.
Маралов, пойманных сосунками, отпаивали коровьим молоком. Так совсем скоро они становились ручными и сильно привязывались к человеку, который за ними ухаживал и кормил их. С наступлением же половой зрелости самцы становились очень злыми. Иногда такие маралы, с опущенными рогами, нападают на людей. Было несколько случаев, что марал в половом возбуждении, бросался на человека, ударами рогов сваливал его на землю и топтал ногами. Кульджинский султан Абиль-Агла рассказывал Герну, что он держал взрослых маралов, самцов и самок в обширной ограде, примыкавшей к его парку Гарам-баг. Осенью, за полгода до прихода русских и взятия ими Кульджинского ханства, марал-самец напал на сторожа, неосторожно пришедшего на маралий двор для дачи маралам корма. Марал свалил сторожа на землю ударом рогов и затем забил его копытами до смерти.
Косуля. Елік.
Казахи рассказывали Герну, что в Мунчактинских лесах (в северной части Акмолинского уезда) и в группе Актавских гор косуля иногда встречалась, хотя и очень редко. От них же он слышал, что косуля прежде встречалась часто и в Еременских горах, пока там еще не были истреблены леса. Но самому Герну встретить их в Акмолинском уезде не удалось.
Косуля относительно легко попадалась в руки охотника, а в снежные зимы их поголовным истреблением занимались и казахи, и волки. Часто это происходило потому, что косули предпочитали держаться группами, а иногда и целыми стадами в одних и тех же избранных местах. Переселения косуль из одной местности в другую, по расспросам Герна у казахов-охотников, они не замечали и не слышали о таковом.
Привязанность козули к месту Герн наблюдал в горах близ города Верный, где ему часто случалось охотиться на козуль в одних и тех же падях и горных ущельях. При этом он замечал, что у косули всегда были избранные пути, по которым они спасались от преследования, если видели опасность в известном месте. Волки легко добывали косуль, нападая на них во время их отдыха в горной, высокой траве или в тени деревьев.
Козлята появлялись у косули в мае, а половое сношение косуль происходило в августе. Тогда казахи приманивали козлов на дудку, подражая голосу самки, и стреляли в них. Также они охотились и за самками, приманивая их подражанием писку козлят.
Во время течки у козлов шея значительно утолщалась. Из кожи, снятой с убитого в это время козла, казахи выделывали сыромять и из шеи вырезали чумбуры. Казахи считали такие чумбуры очень крепкими и прочными. Кожу косули казахи выделывали также на замшу, из которой шили себе широкие чембары. Такие шаровары казахи обычно окрашивали в желтый цвет краской, вываренной из трута, растущего на дикой яблоне.
Сайгак. Бөкен (в Семиречье), киік (в Акмолинском уезде).
Эта антилопа встречалась довольно часто в Акмолинском уезде. Вслед за переходом зимовавших на берегах реки Чү казахов через пустыню Бетпакдала к северу на летние стойбища, стада сайгаков тоже переходили эту пустыню. Они направлялись вместе с куланами на север и затем, разбившись на пары, разбредались по всему пространству между пустыней Бетпак и реки Сарысу и даже севернее - до урочища Караагач и верховьев реки Кулан-Утмес. Сайгак прежде, говорят, доходила до реки Ишим, но после тяжелых зим, уничтоживших много казахского скота, куланов и сайгаков, это животное не встречалось севернее верховьев реки Кулан-Утмес.
Здесь, в редко посещаемых казахами летом пустынных и привольных местах, сайгак ягнился в мае месяце. Ягненок обычно был один, редко - два. Ягнята через несколько дней после рождения начинали ходить за матерью, а через неделю уже не отставали от нее.
Увидев человека, сайгак бежит от него с опущенной вниз головой. Он бежит очень быстрой рысью и иногда подпрыгивает на бегу, оглядываясь назад, для того, чтобы удостовериться в близости опасности и в направлении пути от испугавшего ее человека. Казахи очень любили мясо сайгака, в особенности нежный и жирный хрящик, образовавший хоботообразный нос. Они жестоко преследовали эту антилопу, где только могли найти. Волки тоже усердно помогали казахам в деле уничтожения этой антилопы.
Шкура сайгака шла на приготовление чембар. Для этого ее снимали чулком. Чембары сшивали из двух шкурок, шеями вниз. Рога сайги покупали довольно дорого (до 1 рубля за пару) и направляли скупщиками в Китай, через Кяхту, для приготовления из них корабельных гвоздей.
Из сайгачьих же рогов вываривался лучший клей, дорого ценимый в Китае. На это дело шли лишь обрезки рогов.
Казахи Акмолинского уезда много раз ловили и пробовали приручать сайгаков, но безуспешно. Нежное, маленькое животное, возможно, не могло перенести пищи, которую ему предлагали или же дело было в особенностях обращения с животным. Герн писал, что ему привозили живого маленького сайгака в Акмолинск, но, несмотря на все попечения, на третий день он издох. Герн вскрыл труп и увидел, что у бедного животного были повреждены почти все ребра: должно быть сайгака привезли верхом, положив его через седло. Этот способ передвижения с трудом переносила и казахская овца, у которой от такой езды часто ломались ребра.
Газель. Қарақұйрық.
Газель попадалась только близ самой южной границы Акмолинского уезда, близ берегов реки Чу и в причуйских зарослях саксаула. Во время своей поездки за реку Чу в сентябре 1883 года Герн встретил несколько экземпляров этой очень красивой и бойкой антилопы. Казахи же, зимовавшие на берегах Чу, сообщали, что газель в местах их зимовок встречалась очень редко и была так пуглива, что случайно попадалась под выстрел мергена.
Акмолинские казахи говорили, что газель чаще встречалась к югу от течения Чу, ближе к горам Каратау. Можно было встретить большие стада газелей в Копальском уезде Семиреченской области, в Илийской долине, между горами Алтын-Эмель и селением Борохудзир.
Там казахи охотились на это прелестное животное довольно интересным образом. Завидев косяк газелей (они всегда ходят там косяками или большими стадами, а одиночные экземпляры встречались редко), двое казахов ехали по направлению, принятому газелями, которые привыкли к виду верховых казахов, спокойно шли и пощипывали травку. Не подозревая опасности, газели останавливались, а иногда даже ложились или шли очень тихо, не обращая никакого внимания на едущих казахов. Заметив спокойствие пасущихся газелей и поравнявшись с ними у первого кустика или ямки, один из казахов (казахов всегда было не меньше двух для этого рода охоты) осторожно, не останавливая лошади, слезал с коня на противоположную от газелей сторону и тотчас же прятался за найденное прикрытие. Тогда его товарищ, с лошадью в поводу, прибавлял шагу лошади и объезжал осторожно газелей с другой стороны. Там он начинал ехать шагом, вдоль пути газелей, в ту и в другую сторону. Газели не видели в этом ничего опасного и просто, как бы желая удалиться от назойливого казаха, шли в горы, по направлению к спрятавшемуся охотнику. Если они шли не прямо на охотника, то товарищ его, подгонявший газелей, направлял их, заезжая со стороны газелей. Направленные таким манером газели подходили к охотнику иногда на несколько шагов. Свисток охотника - подражание суслику, или крику вороны - заставлял газелей остановиться на несколько секунд, чего было вполне достаточно для верного выстрела.
Герн наблюдал рост рогов у газели и ежегодную перемену верхней оболочки рогового вещества. В конце августа рога газелей начинали терять свой блеск, и их черный цвет постепенно переходил в сероватый. В сентябре верхняя оболочка вверху рога начинала трескаться вдоль рога и, к концу этого месяца, обнажалась новая, блестяще черного цвета, роговая оболочка, а старая оболочка, уже потускневшая и посеревшая, начинала отделяться. У венчика рогов было видно, насколько новый рог будет больше старого: так как старая отделившаяся от венчика оболочка приподнималась над ним на 1-2 линии, смотря по возрасту животного, а у молодых особей это увеличение доходило до 3,5 линий. К концу октября старая верхняя оболочка рога совсем отпадала, а в ноябре рога газелей были уже совершенно чистые, блестящего черного цвета.
Архар. Құлжа (самец), арқар (самка).
Архары жили в Акмолинском уезде, хотя встречались довольно редко. Местом своих пастбищ они избирали высокие горные поляны, не посещаемые даже казахским скотом (за изобилием более удобных для домашнего скота пастбищ). В местностях часто посещаемых казахами, архары уже давно были истреблены, так как казахи считали мясо кулана и архара самым высшим деликатесом своей кухни.
В Иссыккульском уезде Семиреченской области было шоссе, проложенное через горы. Устройство этого шоссе приписывали джунгарам. По этому шоссе было несколько больших гранитных монолитов, с тонгутскими надписями, которые были прочитаны и объяснены Герну улютскими ламами. Такие монолиты с надписями назывались «обо» (у калмыков – священное место с курганами) и около них всегда находилось много черепов с рогами архаров, баранов и быков, и безрогих, большая часть которых были недавно положены. Разумеется, эти черепа были положены киргизами, зимовавшими недалеко от этих мест.
В северной части Акмолинского уезда архар водился в Еременских горах. В средней части уезда, очень бедной большими горами, он вовсе не водился, а в южной части он встречался в горах Богулы, Тэк-Турмас и в группе Актавских гор. Самки архара ягнились в северной части уезда в конце мая, а в южной иногда можно было найти ягнят около середины этого месяца.
Казахи Акмолинского уезда не пробовали приручать архара, считая его очень диким.
Если рог архара, в особенности свежий, не подвергавшийся влиянию непогоды, попадался в руки казаха-мастера (ұста), то он распаривал его на огне и выпрямлял для изготовления из него табакерок, рожков для нюхательного табака, ручек для казахских ножей, ковшей для переливания кумыса ожау и т.д. Работы эти всегда производились от руки, при помощи казахского ножа, и из рук хорошего мастера выходили очень красивыми.
Горный козел или альпийский козел. Таутеке (самец), тауешкі (самка).
Герн считал, что в Акмолинском уезде, да и во всей Акмолинской области, не было этого гордого, сильного и чрезвычайно красивого горного скакуна. Хотя он не исключал, что были места, где он мог бы водиться (Ортау, Бүгүлы и др.), так как эти возвышенности могли бы доставить ему все необходимые для него удобства жизни: свежий, прохладный горный воздух, альпийские травы и полное приволье. Существовало много данных для предположения, что альпийский козел водился в горах Ортау. Об этом говорили найденные там остатки рогов этого животного. Казахские предания тоже указывали на справедливость такого предположения.
В Семиречье этого козла можно было встретить летом, за линией вечных снегов, в скалах, где он распоряжался, как у себя дома. В надежных, т.е. безлюдных, и вовсе не посещаемых людьми местах таутеке спускался иногда даже до верхней линии лесов.
Скалы и горные равнины альпийского характера были стихией таутеке. Он там гулял, кормился, там же ягнилась самка. Таутеке был очень крепок на рану, и только рана в самые убойные места - в голову, шею и сердце - делали его добычей охотника. Подгонять его на охотника не было никакой возможности, потому что таутеке был очень дик и, заметив что-либо похожее на опасность, несся огромными прыжками в самые недоступные скалы, или альпийские снеговые поля и скрывался там, защищенный от всего.
Казахи-охотники, хорошо знакомые с характером мест, на которых водился горный козел, издали приметив этого зверя, с необыкновенным терпением и ловко подкрадывались к нему, прячась за скалы и камни. Они то ползли, когда таутеке спокойно пасся, то останавливались и замирали, когда он поднимал голову, и стреляли в него, только приблизившись на самый верный выстрел.
Огромные прыжки горного козла отличались замечательной меткостью. Стоя всеми четырьмя ногами на небольшом камне, не больше фута величиной, он с большой ловкостью делал большой прыжок и скакал по снежному полю, попадая на такой же величины камни, стоявшие один от другого на 3-4 сажени, а иногда и больше.
Пробираясь по очень крутым, почти отвесным скалам, таутеке с совершенной твердостью вступал и упирался на самые незначительные выступы камней. На этом ужасном пути он был способен делать, в случае нужды, довольно значительные и всегда верно рассчитанные прыжки.
Ягнята таутеке уже через неделю после рождения следовали за матерью и не отставали от нее. Они очень забавны и игривы. Герн наблюдал пару ягнят, пойманных после того, как их мать была убита. Они были очень забавны, ловки и смелы. Кормилицей их была сначала одна домашняя коза, потом две, так как одна коза не была в силах удовлетворить их постоянно возраставшей потребности в молочной пище. Когда козлята достаточно освоились с двором, в котором они жили вместе со своими кормилицами, для них было большим удовольствием прогуливаться по глинобитным заборам и взбираться на конек двухскатной крыши. В особенности им нравилось прогуливаться на ребром положенной и укрепленной плахе, в вершок толщиной. Прыжок с довольно большой высоты (около 2 саженей) ягнята производили без всякого труда. К зиме, когда ягнята подросли, они были немного меньше ростом домашней козы. Рожки самца уже достигали двух вершков. У самки были только лобные возвышения, обозначавшие места, на которых рога вырастают на втором только году, с наступлением половой зрелости. Самец осенью первого же года своей жизни начал нападать на собак во дворах и так энергично отбивать у них любимые места отдыха на сене или соломе, что во всех соседних дворах являлся полновластным хозяином. Собаки признавали превосходство его силы и ловкости и не решались защищать свои места. Сестра его была скромнее, но самец-брат никогда ее в обиду не давал и смело нападал на собаку, которая решалась лаять на нее. До года козлята не дожили. Они издохли один, вслед за другим следующей весной.
Природа наделила горного козла прекрасной, теплой шубой. Шерсть у самок была бурого, а у самцов - темно-бурого цвета, с очень плотным и мягким подшерстком. Казахи выделывали шкуры самок таутеке себе на шубы. Шубы эти были немного тяжеловаты, вследствие толщины и прочности мездры. Ость меха скоро ломалась от носки. Вследствие этого казахи, после выделки кож на шубы, выдергивали всю ость. От этого мех получал более пушистый вид и пепельно-серый цвет. Шубы эти отличались теплотой и большой прочностью.
Шкуры самцов и летние шкуры самок выделывались без шерсти на замшу. Казахи из шкур самцов таутеке, как и из маральих шкур, делали принадлежности своей седловки, а шкуры самок шли на приготовление самых прочных чембар. Рога таутеке тоже имели применение в казахском быту. Из них выделывали чашки, табакерки, ковши для переливания кумыса, ложки, ручки для ножей и сабель и прочие поделки. Поделки из рога таутеке были много лучше, чем из рога архара, имели природный, почти совершенно черный цвет и отличались большой прочностью.
Герн писал о способе предохранения от хищников убитой дичи, которую охотник почему-либо тотчас не может взять с собой и должен оставить на ночь в высоких горах. Этот способ широко практиковался казахскими охотниками. Они вырывали в земле или в снегу (если это за линией вечного снега) углубление, в которое укладывали убитую дичь, разумеется, уже очищенную от внутренностей. Затем уложенную таким способом дичь засыпали вынутым из углубления снегом, или землей и кругом зарытой дичи втыкали ряд палочек с маленькими сальными тряпочками, которыми вытирали ствол ружья, служившего на охоте. Запах горелого пороха прекрасно сторожил дичь и ни один хищник не осмеливался тронуть дичь, защищенную такими тряпочками со свежим, сильным пороховым запахом.
Герн видел сам как около укрытой в снегу таким способом туши большого таутеке были свежие следы большой кошки и свежие следы нескольких волков, ходивших кругом, шагах в пяти от укрытой туши таутеке. Туша очень сильно и долго соблазняла хищников, но они не осмелились даже приблизиться к предмету соблазна и ограничились тем только, что оставили после себя целую тропу следов вокруг зарытой туши.
