Ярлыки золотоордынских ханов и русское духовенство

Веселовский был убежден, что пересмотр время от времени прежних исследований по разным вопросам Востоковедения может, с одной стороны, способствовать дальнейшему усвоению предмета, с другой - свидетельствовать о том, насколько развивается наука и к каким результатам она приводит. Для пояснения этой мысли, он указывал на один крупный пример из затронутой области, а именно на записку арабского путешественника и писателя Х века Ибн Фадлана. Когда русско-немецкий арабист и академик Христиан Френ переводил труды этого автора в 1820-х годах (Ibn-Foszlan's und anderer araber Berichte über die Russen älterer Zeit. Von C. M. Frähn. 1823), издание текстов не находилось на современном уровне своего развития. Исторические сведения, а главным образом археологические, в то время были настолько слабы, что Френ не мог снабдить рассказ Ибн Фадлана сколько-нибудь обстоятельным комментарием. Спустя почти 60 лет после появления на свет труда Френа явилась более обстоятельная попытка дать объяснение рассказу Ибн Фадлана. Она принадлежала В.В. Стасову, разобравшему один частный вопрос этого автора о Русах («Заметка о «Русах» Ибн Фадлана и других арабских писателей», 1881). Позже за пересмотр сказаний Ибн Фадлана взялся барон В.Р. Розен, но успел опубликовать только «Пролегомена к новому изданию Ибн Фадлана» (Записки Восточного отдела И.Р.А.О., т. XV.). Относительно этой работы преждевременно скончавшийся академик-арабист говорил, что ему для исполнения ее нужно не менее десяти лет, но этого срока ему не дали.

В начале нового столетия уже сам Веселовский предпринял попытку заняться пересмотром некоторых старых работ в области востоковедения и для этой цели выбрал реферат русского историка-востоковеда, а также главного цензора Российской империи, Василия Григорьева «О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой орды русскому духовенству». Она появилась в 1842 году, произвела в ученом мире очень выгодное впечатление и доставила автору степень магистра русской истории. Веселовский уделил крайне мало внимания убедительности аргументов Григорьева относительно спорных вопросов о достоверности ярлыков, но отмечал важность разъяснения многих темных мест в этих документах. Однако даже так кое-что из отдельных слов и выражений осталось все-таки темным и загадочным. После него этими документами никто, кроме бурятского ученого Дорджи Банзарова (1822-1855), объяснившего в 6-м ярлыке слово «вайсу» (пайзе, или металлические дощечки с повелениями монгольских ханов), не интересовался. Между тем, это до некоторой степени возможно и, во всяком случае, небесполезно, так как эти ярлыки принадлежат к числу важнейших памятников истории того периода.

Веселовский начал с отдельных слов, которые так и не получили надлежащего разъяснения.

Дарык.

«Дали есмя овечья лѣта, дарыка въ семь сотъ осьмое (должно быть: восьмидесятое) лѣто, солгата мѣсяца, 10 день нова» (2-й ярлык).

По поводу этой даты В.В. Григорьев заметил: «Что же бы такое было слово «дарык», встречаемое после «овечья лѣта», не могу догадаться». Не мог объяснить его себе и известный монгололог академик Шмидт (Philologisch-Kritische Zugabe u. s. W., S. 26-27)».

В то время, когда печаталась диссертация профессора Григорьева, другой исследователь и в другом месте, а именно епископ саратовской и царицынский Иаков, опубликовал свою статью «Исследование о месте Сарая, столицы кипчакской орды» и там коснулся этого же слова в следующих выражениях: «Овечiя лѣта дарыка. Слово овечия лета есть, кажется, перевод слова дарыка, которое отзывается словом сарык, что в Оренбург. татар. наречии значит стадо овец и овца» (Ученые Зап. Казанского Унив. 1842, кн. II). Оба названные автора не знали о работах один другого и подходили к решению вопроса самостоятельно. Странно, но это слово затрудняло русских ориенталистов (монголист Шмидт пользовался указаниями арабиста Френа). «Дарык» есть самое обыкновенное в документах арабское слово «тарих», употребляемое мусульманами применительно к году в смысле хронологии. В таком случае оно значит «летосчисление». Оно и находится неукоснительно в оригиналах ханских ярлыков. Например, в ярлыке Toxтамыша к Ягайле читаем: «тарых еди юз токсан бешта» (В.В. Радлов, «Ярлыки Токтамыша и Темир-Кутлуга»), т.е. по летосчислению в году 795 (1393).

Следовательно, смысл вышеприведенного выражения в ярлыке Атюляка будет такой: «Овечья лета по летосчислению семьсот осьмое (восьмидесятое)».

Ентя.

«Ентя году, Арама мѣсяца, во 2 ветха» (7-й ярлык). Вместо «Ентя» в Суздальской летописи стоит слово «Сита».

В.В. Григорьев дал относительно этого слова очень пространное рассуждение, которое и сам признал неудовлетворительным. Вот его слова: «Надлежало бы думать, что «Ентя» или «Сита» есть название одного из двенадцати годов монгольского цикла, так же, как «Тегигуя» или «Тетигуя» в ярлыке Бердибека; но не только такого, а даже сколько-нибудь похожего на это название не находим между монгольскими именами двенадцати лет цикла. Что ж бы такое было это «Ентя» или «Сита»? Утвердительно разрешить не беремся, но вот предположение…». Далее Григорьев слово «Ситя» переводит в цифры и получает 1355, число «очень близкое к 1356, году дачи ярлыка, как выходит из других соображений; значило бы, что в этом ярлыке употреблено летосчисление христианское дело весьма возможное в монгольском государстве». Не стоит приводить следующие за этим соображения Григорьева, которые он сам охарактеризовал так: «все это предположения на предположениях и более ничего». Вместе с тем, отсюда видно, что это загадочное слово очень интересовало Григорьева и ему сильно хотелось разъяснить его. Для этого он даже допустил совсем невероятное предположение, будто бы в Золотой Орде могло применяться христианское летосчисление.

Не обошел слово «Ентя» и епископ Иаков. В вышеназванной статье он выразился о слове «Ентя» кратко и решительно: «Ентя году - в одиннадцатом году летосчислительного цикла, который звался годом Пса (Ит)».

До некоторой степени производство «Ентя» от «Ит» было соблазнительно. Более того, если оно не вошло в соображения Григорьева, искавшего разгадки на основании созвучия, то надо думать, только потому, что он циклические года принимал в монгольском наименовании, а у монголов собака называется «нохай». Веселовскому же казалось, что этот вопрос разрешался иначе. Но прежде, чем предложить свое толкование, он остановился на хронологии Никоновской летописи и коснулся поездок митрополита Алексея за пределы России.

В марте 1353 года скончался митрополит Фeoгност и в том же году митрополит Алексей получил от патриарха Филофея повеление идти в Царьград и занять место Феогноста. О времени выезда летопись не пишет, но под 1354 годом сообщает, что Алексей вернулся из Константинополя в Москву. В 1356 году Алексей вторично посетил Царьград и в том же году вернулся. Исцеление митрополитом Алексеем жены Узбек хана Тайдулы произошло в 1357 году. Из Орды Алексей «вборзѣ» был отпущен «понеже в то время возсташе вражда и замятня велia в Ордѣ». Во время этой «замятни» хан Джанибек был лишен жизни сыном своим Бердибеком в том же 1357 году.

Е.Е. Голубинский (1834-1912) в своем труде «История русской церкви» подробно разбирает время и обстоятельства пребывания Алексея в Константинополе и приходит к заключению, что летописи Воскресенская и Типографская ошибаются касательно года возвращения митрополита в Россию, указывая на 1354 год. Более авторитетные Троицкая и Новгородская летописи относят это событие на осень 1355 года. Несмотря на доводы Голубинского, нельзя считать вопрос о хронологии решенным, особенно если учесть, что возведение митрополита Алексея в этот сан состоялось в июне 1354 года, а дальнейшие события в Константинополе изложены не вполне ясно.

К какому же из этих годов надо отнести ярлык ханши Тайдулы? Казалось бы всего ближе предположить 1357 год, когда исцеленная Тайдула и выдала ярлык митрополиту Алексею в благодарность за оказанную ей помощь. Так и заключал Григорьев, но заключал вопреки хронологии Никоновской летописи. Вот что писал Григорьев: «Алексей, поставленный в 1353 году, поехал туда (в орду) не ранее 1356 года, и то по вызову хана лечить жену его Тайдулу, вследствие исцеления которой и получил от нее, вероятно, тот ярлык, который имеем мы от Тайдулы на имя сего митрополита». Но летопись прямо указывает на 1357 год, а не на 1356. Последний (1356) год есть тот, в который Алексей ездил во второй раз в Константинополь. Зачем же Тайдула в 1357 году (т.е. вслед за исцелением) снабдила Алексея ярлыком на поездку в Константинополь, когда он только что вернулся оттуда и ни из чего не видно, чтобы собирался туда в третий раз. Если допустить, что дело происходило точно таким образом, то прежде всего надо отказаться от сближения слова «Ентя» с «Ит», так как год собаки приходится на 1358 год, когда Джанибека уже не было в живых.

Веселовский вовсе не видел необходимости выдачи Тайдулой ярлыка Алексею ставить в связь с ее исцелением. Дело в том, что Тайдула имела обыкновение давать ярлыки и другим митрополитам: один написан на имя митрополита Ионы, год свиньи (1347 г.), другой выдан митрополиту Фeoгносту, год зайцы (1352 год). Отсюда следует, что Тайдула могла пожаловать ярлык Алексею и независимо от его поездки ради исцеления и в другое время. В таком случае, в какое же? Так как ярлык дан Тайдулой на случай поездки Алексея в Константинополь, а патриарх обязал святителя являться к нему через каждые два года (Алексей это требование исполнил только один раз в 1356 году и то по вызову патриарха по случаю домогательств митрополита Романа на Киев), то никакими соображениями точную хронологию ярлыка не решить. Но этот документ имеет дату: «Ентя году».

Григорьев сперва верно предположил, что «Ентя» должно означать название одного из двенадцати годов монгольского цикла, но только он, следуя за статьей О.М. Ковалевского «О китайском календаре» (1835), не отыскал там сколько-нибудь похожего на это название и отказался от этой мысли. Между тем, в животном цикле это слово есть, но только не в монгольском счислении, а в уйгурском.

Улүг-бек в своих таблицах, перечисляя года этого цикла, называет год лошади не «ат», как было бы по-тюркски и по-татарски, не «мурен» (морин), как было бы по-монгольски, а «юнд» – по-уйгурски (Epochae celebriores, astronomis, historicis etc. usitatae: ex traditione Ulug Beigi, Indiae citra extráque Gangem Principis: eas primus publicavit, recensuit et commentariis illustravit Iohannes Gravius), что может быть произносилось «йонда», как в османском. Если отождествление «ентя» с «юнда» допустимо, то время выдачи ярлыка Тайдулой надо отнести к 1354 году, так как за все время ханствования Джанибека год лошади был дважды: в 1342 году и в 1354 году. Однако ввиду того, что назначение митрополита Алексея состоялось только в 1353 году, ярлык ему мог быть составлен не раньше этого года. Этим обстоятельством может быть, разрешилось разногласие летописей относительно 1354 и 1355 годов.

Кстати, по поводу ярлыков Тайдулы: что значит, что она снабжает митрополита Алексея ярлыком на проезд в Константинополь, когда это, по-видимому, дело хана? В самом начале стоят слова: «По Зенебекову ярлыку Тайдулино слово». Ответить на этот вопрос, кажется, нетрудно. Тайдула имела обширный земельный удел, и даже название города Тулы производят от ее имени, поэтому она и давала тарханные ярлыки русскому духовенству только касательно своих владений, следуя в этом случае примеру ханов. К слову, Григорьев смотрел на дело иначе и, полагая, что ханши принимали деятельное участие в государственных делах, могли давать ярлыки, обязательные для всей орды. Это очень сомнительно, и сам Григорьев увеличил сомнение следующим аргументом: «Мера вмешательства в дела государственного управления и степень влияния вообще, разумеется, зависели много от личных достоинств ханш, их ума, красоты, оставляя в стороне права на это. Одна ханша могла делать то, для чего у другой недоставало бы характера, силы воли, хитрости». Не в том ведь дело, что ханша издает распространенный на все государство ярлык, а в том, какое он будет иметь применение. Если такой ярлык появился не по обычаю, а вопреки ему, то результатом может быть или неудовольствие народа, или, что еще хуже, возмущение и, во всяком случае, останется без исполнения. Для влиятельной ханши, всего удобнее в видах достижения своей цели, просто упросить хана дать ярлык.

Итак, Тайдула давала тарханные ярлыки русскому духовенству только касательно своих владений, следуя в этом случае примеру ханов. Такой же характер должен был иметь ярлык ее митрополиту Алексею на проезд его в Константинополь. Разрешение на такую поездку следовало бы ожидать от самого хана, что вероятно и было дано, Тайдула же облегчила путь митрополиту только в своем юрте. Кроме того, она могла давать ярлыки и на всю Россию, но в деле личном. Известно, что ханшам полагалась некоторая подать с покоренных народов - царицына пошлина. Для получения ее приезжали послы ханш или баскаки, что продолжалось до тех пор, пока существовал такой порядок. Ханши освобождали русское духовенство от следовавшей им дани, а для этого требовалось удостоверить такую льготу ярлыком.

Арам.

Слово это, означающее название месяца - «Арама месяца» - встречается дважды: в четвертом ярлыке и в седьмом. Григорьев затруднялся объяснить это слово: «Такого месяца мы не находим ни в календаре мусульманском, ни в календаре Сирийцев, ни у Евреев, ни у Персов, и только благодаря Эрбло (Bibl. Orient. статья Aram) можем сказать вслед за ним, что месяц такого имени есть у Хатайцев, познакомиться ближе с времячислением которых не позволяет нам отсутствие нужных для сего источников». И далее: «никак уж не можем согласиться с первым из них (т.е. с академиком Шмидтом), чтобы «Арам месяц», когда писан этот ярлык, также как и Тайдулин Алексею, был мусульманский Мухаррем» (Phil. Krit Zugabe и. s. W., S. 26).

Итак, академик Шмидт признал в наименовании арам мусульманский месяц мухаррем, по всей вероятности следуя указаниям Френа, который в одной рукописной записке о Гюлистане так и объяснил слово арам. Епископ Иаков пошел по той же дороге и без всяких колебаний заявил: «Арама, вернее, мухаррема, первого месяца лунного года».

Для вполне точного определения этого названия в то время, когда писались названные работы, не было никаких затруднений. О месяце араме, с которого начинался год у уйгуров, сообщил еще Улуг-бек (Epochae celebriores). Таким образом, и здесь нам приходится иметь дело с уйгурским влиянием в Золотой орде, длившимся в календарном счете очень продолжительное время. Интересно и то, что это уйгурское наименование месяца передано русским переводчиком ярлыков совершенно точно.

Телев.

Во втором ярлыке есть слова: «а кого нашихъ пословъ или посланниковъ убiютъ церковные люди надъ своимъ добромъ, тому телеватнѣ».. Григорьев в своем исследовании совершенно обошел это непонятное, как ему, так и другим, слово. Между тем, своевременное разъяснение этого слова могло бы послужить на пользу основного положения Григорьева, что русский текст ярлыков является подстрочным переводом ордынского (т.е. уйгурского) оригинала. По смыслу речи можно догадаться, что под этим непонятными словом «телеватнѣ» скрывается какой-то юридической термин, говорящий об освобождении от наказания. И действительно, если взять вариант «телева нет», то находится и его значение. Слово «тӧлеу» (төлеу) находится в употреблении у казахов в смысле взыскания, уплаты, следовательно, оно сохранилось в русской передаче ярлыка без малейшего искажения. Таким образом, вышеприведенная фраза может быть изложена так: «а кого из наших послов или посланников убьют церковные люди, защищая свое имущество, тому взыскания нет».

Голка.

«Да пребываетъ митрополитъ въ тихомъ и кроткомъ житiи безо всякiя голки». Объяснение этого слова есть в словаре Даля и означает шум, крик, волнение в народе, мятеж, ссора.

Календарная система в Золотой орде для официальных документов, была очень сложной. Там применялся, во-первых, циклический счет годов по названиям животных, вообще очень устойчивый у кочевых народов и, во-вторых, мусульманское летосчисление, обязательное у последователей Ислама. Названия месяцев тоже были двоякие: уйгурские (арам) и мусульманские. Кроме того, применялось и общетюркское деление месяцев по временам года (осеннего первого месяца - в 1 и 5 ярлыках).

Григорьев совсем упустил из виду уйгурский календарь, по которому происходил в орде счет как годов, так и месяцев. О том, что вышло из такого упущения относительно годов (ента) и месяцев (арам), уже было показано выше. Остается сказать еще несколько слов о переводе этих месяцев на мусульманский календарь. Так как он полагал, что месяцы в ярлыках соответствуют монгольскому календарю, то и заявил: «месяцы года Монголы считают по порядку, не давая им особенных названий».

Григорьев поступал таким образом, считая месяцы по-монгольски, т.е. шел неправильным путем. Что же касается епископа Иакова, затронувшего хронологию ярлыков, то тут он очутился прямо в безвыходном положении и думал выйти из затруднения тем, что вместо «десятого месяца» готов был читать «десятого года», что не имело никакого смысла.

Касательно знаков препинания в ярлыках, Григорьев вполне справедливо осудил вариации расстановки Новикова и издателей «Сборника Государственных грамот», так как незнакомые ни с монгольским, ни с татарскими языками, они не могли понять, где начало, где конец периода, оттого нередко путали периоды. На этом основании Григорьев не счел возможным сохранить пунктуацию своих предшественников, а ввел свою. Но и тут у Григорьева были недостатки. Например, как разобраться в следующем изложении в 4-м ярлыке. «В Сараѣ орда кочевала. Написано. А жалобу положилъ Тайбога; Айхоча, Мухтаръ, Учагуи, Карапчiи, писали».

Во-первых, непонятно почему слово «написано» отделено точкой от предыдущей фразы, если речь идет о том, что ярлык написан тогда, когда орда кочевала в Сарае. Место составления ярлыка всегда обозначалось определенно, и в данном случае говорится, что ярлык написан, когда орда кочевала в Сарае. Во-вторых, сколько человек писали ярлык? По Григорьеву, их выходит или трое, или четверо, в зависимости от того, как он понимал «Карапчіи», что остается неизвестным. Если у него это собственное имя (написано с большой буквы), тогда четверо, а если титул, то трое. Карапчіи, их всегда четыре - почетная должность у кочевых народов, известная нам с глубокой древности.

У народа Хунну были четыре знатных рода, которые поставляли ханам жен. У монголов представители этой степной аристократии воздымали избранного хана на войлоке, держа последний за четыре угла. Они являлись такой необходимой принадлежностью ханского двора, что без них не обошлось даже Касимовское ханство. В Крыму они пережили и ханов, и само ханство. Может быть, так и понимал Григорьев слово «карапчии» и относил его к трем предшествующим именам. Однако Веселовский полагал, что «карапчии» надо читать не во множественном числе, а в единственном (карапчий) и приурочивать только к имени Учагуй на том основании, что «Мухтар» не собственное имя, а титул, означавший старшину. Следовательно, ярлык писали только два лица: Айхоча-мухтар и Учагуй-карапчий.

В 6 ярлыке сказано: «Сеунчъ, Темиръ, Мюрбакшеи писали». Здесь опять встречается тот же вопрос: как понимал Григорьев слово «Мюрбакшеи», как собственное имя, или как титул? Слово это Веселовский разделил на две части: «мюр» должно означать «эмир» в данном случае начальник, и «бакшей» или «бакши» - писец, т.е. все вместе - начальник писцов. Так как на тюркском языке титулы всегда ставились после собственного имени, то и данный титул относился к Темиру. Автор также считал, что слово «Сеунчъ» принадлежит тому же лицу, и вместо трех лиц является только одно.