Картина казахской степи 1867 года. Часть 1

Царская администрация считала, что без расширения русских границ до Хивы и Коканда и без сжатия в стальную цепь штыков всей казахской степи немыслимо спокойствие Томской и Тобольской губерний: «Киргизы - не мирные буряты Забайкальские, не безответные Остяки, Тунгусы, Самоеды, даже и не скромные Гольды Амурские. Их воинственный дух еще не угас, притом они мусульмане, и за спиной у них священная Бухара, пронырливые Хива и Коканд, а там... и Англия, из Ост-Индии действующая». В 1853 и 1854 году и на Сыр-Дарье, и на границе Коканда, у разбитых русскими войсками коканцев была найдена английская бронзовая артиллерия, а пехота явилась на поле битвы вооруженная ружьями со штыками и в красных мундирах. Значило ли это то, что коканцев вооружала английская корона?

Казахская степь Оренбургского и Сибирского ведомств была раскинута между 47°7' и 43°16' северной широты и между 68°38' и 94°39' восточной долготы. Она представляла собой обширнейшее степное пространство во всей Азии. Она шла от Каспийского моря на восток до меридиана Телецкого озера и от Коканда на юг до Омской линии. На севере она граничила с землями Оренбургского и Сибирского казачьих линейных войск, на востоке - с Джунгарией, на юге - с Кашгаром, Кокандом и Хивой, а на западе - с Каспийским морем и землей Уральского казачьего войска. С севера на юг расстояние рассчитывалось до 1 100 верст, а с востока на запад до 2 500. Природными границами со стороны внутренних губерний и Сибири обычно принималось течение Урала и Иртыша, а именно вдоль линий Оренбургской и Омской, от Гурьева городка, где Урал впадает в Каспийское море до Бухтармы, где Верхний Иртыш поворачивает в китайское владение на пространстве в 3 300 верст. Однако некоторая часть казахских орд примерно в 1810-х годах перешла в степи внутренних губерний. Из них Букеевская орда кочевала на левом берегу Волги в Астраханской губернии, а часть Средней жуза - в Кулундинской степи на юге Томской губернии. Что ж касается сопредельных в те времена с казахской степью среднеазиатских государств, то от Западного Китая она отделялась Тарбагатайским и Алатавским хребтами и цепью Кунгей-Алатау. От государств независимого Туркестана Хивы, Коканда и Ташкента она была отделена рекой Чу, нижней частью Сыр-Дарьи и Аральским морем.

Пространство всей казахской степи в те годы никто не пытался вычислить, но исследователи полагали, что оно доходило до 40 000 квадратных географических миль, что составляло почти треть территории Сибири и вдвое больше южной степной полосы Российской империи! Эта громадная площадь делилась на степь Сибирского ведомства (23 000 квадратных мили) и на степи Оренбургского ведомства (17 000 квадратных мили). Местоположение представляло собой обширные равнины и плоские возвышенности, перерезанные внутри края горными хребтами от 1 000 и до 4 000 футов над уровнем океана. Поэтому трудно было представить себе казахскую степь только лишь плоской и безлесной пустыней. Для Российской империи эта степь во многом была важнее Амура и Уссури, а природа и растительность ее не только не уступали южным русским губерниям, но и северной Италии.

Выше уже сказано, что вся казахская степь делилась на два генерал-губернаторства: Западную Сибирь и Оренбургское. Пограничная черта между ними проходила с севера на юг почти посередине страны от речки Алабуги, впадающей справа в Тобол близ Звериноголовской крепости (в Оренбургской губернии Челябинского уезда и на границе Курганского округа Тобольской), до форта Перовского на Сырдарье. Хотя обе части составляли один и тот же географический край, но существенно разнились между собой во многих отношениях. Больше 1/8 части сибирской степи была занята горами, а на долю Оренбургской не приходилось и 1/4 гористых местностей. В сибирской степи было больше пресной воды, и больше лесов, и растительность была разнообразнее и, наконец, почва была удобнее для хлебопашества. Впрочем характер местностей не только не уславливался свойствами почвы и растительности, но и изменялся периодически со сменой времен года. Оттого местные степи представлялись путешественнику то зелеными и покрытыми роскошной растительностью, то желтыми, либо серыми, а иногда и ослепительной белизны. Местами в степи встречались глубокие рытвины, промытые речками и ручьями и долины с крутыми боками. В особенности замечательна долина Карасай, как разрешающая одно из любопытнейших геологических предположений о доисторическом соединении Аральского моря с Ледовитым океаном. Здесь надо заметить, что абсолютная высота как равнин, так и гор в казахской степи, постепенно уменьшалось от юго-востока к северо-западу. Долина Карасай находилась западнее от реки Кара-Тургая, близ границ Оренбургской и Сибирской степи. Она простиралась с севера на юг почти на 60 верст, по дну ее проходил ряд небольших озер и солончаков, а в твердом сероватом грунте не только встречались обломки морских раковин, но и их цельные экземпляры.

Почва здешних степных равнин хоть и отличалась чрезвычайным разнообразием, но их производительность не была одинакова. Иногда она состояла из плодородного чернозема разной толщины, а в других местах - из рыхлого сыпучего песка либо из бесплодных солончаков. Посему казахскую степь топографически делили на четыре полосы: плодородную, голодную, пески и солончаки. Конечно резких разделений между ними не было и переходы совершались постепенно. Однако исследования тех времен говорят, что плодороднейшие местности находились преимущественно в северной части степи, а бесплодные и пески на юге ее (на юг от 49° северной широты). У казахов отличительным признаком плодородных местностей служил ковыль, пушистые верхушки которого качаемые ветром представляли необозримые степные пространства как бы волнующегося моря. Эти плодородные степи назывались «Аман-Кыр». Их почва состояла из чернозема, который тем толще, чем ближе подходил к горам лежавшим внутри страны. Исследователи полагали, что на этих степных равнинах мог родиться хороший хлеб, а весной их роскошная растительность восхищала путника. Чудные цветы из семейства луковичных, ирисы, тюльпаны, пунцовые и желтые лилии, червленая сарана, перемешивались здесь с цветами и яркой зеленью бобовника, вишняка, смородины.

Голодные степи (по-казахски «қатқыл») имели очень мало чернозема, или точнее сказать почти вовсе его не имели. Тут почва состояла исключительно из глины, гипса и мергеля, а на этом неблагодарном грунте красовалась только полынь, да и та росла редко, пучками, что придавало степям темно-серый, безотрадный вид. Кроме полыни изредка же попадались тут жесткие травы баялым и кутек. Самая обширная из голодных степей, называемая казахами «Бетпақ дала» находилась на юге от огромного внутреннего моря казахской степи Балхаша у границы Ташкента. На юге же занимали обширные пространства пески, одни бугристые, другие совершенно плоские. Голые или сыпучие нередко переносились степными песчаными буранами с одного места на другое с неимоверной быстротой, изменяя в несколько дней вид местности. Другие были неподвижны и тверды, ибо связывались корнями разных трав и кустарников. Последние пески были небесполезны в хозяйственном быту казахов, потому что эти травы и кустарники служили хорошим кормом для лошадей, баранов и верблюдов. Таковыми были терсекель, сагиз и другие. Но главным представителем песчаных степей служило небольшое деревцо саксаул. Замечательнейшие песчаные пространства: Джиты-Кунур лежавшая на юге степи сибирского ведомства, Каракум, большая и малые Берсуки в степи Оренбургской. Профессор Эверсман, исследуя все эти пески, нашел их известкового происхождение. Наконец, что касается солончаков, то они частью тянулись вдоль левых берегов рек Урала и Иртыша (по окраине Оренбургской и Сибирской линий), но самое большое пространство занимали они на юге степи. Тут, начиная от Каспийского и Аральского морей и от озера Балхаша, солончаки проходили огромными массами внутрь страны, изредка пересекаемые в иных местах горами и песками. Солончаки состояли из ила, бывали сухими и мокрыми. В мокринах образовывались вонючие и топкие болота. От выветривающихся солей, сухие солончаки имели ослепительную белизну. Они большей частью были голы, и только по опушкам их пробивалась мелкая солянка, которую ели верблюды. В трещинах водились ядовитые тарантулы и скорпионы. Иные солончаки вовсе не замерзали зимой и не высыхали в самые сильные летние жары, образуя непроходимые топи. Вообще вид этой части казахской степи наводил тоску на душу, повергал путника в уныние.

«От раскаленного воздуха, убегают в горы звери и самые птицы улетают, а путнику негде укрыться, тени нет! Изнемогает он под бременем удушливо-знойной атмосферы, мучит его жажда; не дают ему ни минуты покоя бесчисленный овод, паут и мошка; а между тем лукавый степный мираж кажет ему на самом краю необъятного горизонта синеющие в далекой дали благодатные воды, озера и небывалые реки! Среди этой опаленной солнцем пустыни, иногда сдвинутся на высоком вечно-голубом небе тучи, ждет путник освежающего дождя; но рванется степной ветер и все размечет, даже и на каплю нет надежды! Иногда этот буйно-разгульный ветер превращается в песочный симум продолжающийся несколько дней кряду! Вздымаемая им тонкая и едкая пыль, накаленная до степного жару, носится в воздухе огромными кружащимися столбами вроде песочных сифонов и тогда трижды горе путнику! Укрыться от этого страшного урагана некуда! Везде пусто, мертво, даже звук часто не находит себе отражающего эха! Жизнь воскресает лишь, когда приблизиться к берегам пресных вод и к горам. Это благословенные африканские оазисы, истинные цветущие острова среди сего песчаного Океана!»

Знаменитый естествоиспытатель Гумбольдт, посетивший Западную Сибирь в 1829 году, полагал, что здешние горы поднялись из недр земных по направлению той самой трещины, разорвавшей земную кору, по которой выдвинуты хребты Алтайские. И те, и другие схожи геологической постройкой и всеми произведениями царства ископаемого. Но кроме рудных богатств степных гор, эти горы были драгоценны как водохранилища. Без них казахская степь сделалась бы необитаемой даже для кочевников! В горах и в горных долинах казахи всегда находили проточные воды, превосходные кормы и пастбища для своих многочисленных стад. Летом и зимой горные ущелья всегда были более оживлены людными аулами, нежели прилегавшие к ним равнинные степи. Разделяемые между собой обширными плоскими возвышенностями, они покрывали степь небольшими горными кряжами и иногда уединенно стоящими сопками. Там, где титанические силы подземных огней действовали упорнее и продолжительнее, выдвинуты ими на поверхность степи огромные массы гранита и порфира, до 4 000 футов высоты. Где же действие их было слабее, там горы состояли почти исключительно из глинистого сланца, известняка и песчаника, смешанных с землей и разными горно-каменными породами преимущественно в виде гальки. В трещинах гранитных масс, образовавших некоторые из степных кряжей, росли огромные вековые сосны, составляя великолепные дремучие боры, впрочем, малодоступные. Нередко котловые углубление на самой вершине гор образовывали бассейны чистейшей как хрусталь и холодной пресной воды. Таковым был бассейн, находившийся на вершине горы, близ Каркарасинского приказа.

В южной части степи (исключая местности граничавшие с китайской территорией) горы были бедны растительностью, и наружностью своей вполне выражали характер «голодной степи», но в северной части (от 49° северной широты) флора была богата и разнообразна. В Кокчетавских, Баян-Аульских и Каркарасинских горах были местности, не уступавшие красой своей лучшим пейзажам Швейцарии и Северной Италии. Хрустальные воды, тенистые леса, гранитные скалы и яркая зелень растительности, чистый горный и боровой воздух привлекали сюда в летнее время многих больных с Омской линии попить кумысу. Здесь в те годы только начинали устраиваться русские заселения и развиваться хлебопашество. Вообще степные горы можно было разделить на две группы: ту, которая была раскинута внутри страны, и ту, которая граничила с Западным Китаем. Первая группа составлялась из южных отрогов Урала, проникавших в степь Оренбургского ведомства под разными названиями и из которых замечательнейший кряж есть «Мераджар-Tлу», составлявший главный водораздел в этой части степи. Он проходил с севера на юг и состоял из трех параллельных между собой каменных гряд, от которых на восток и на запад отходили боковые отпрыски оканчивающиеся уступами и сопками. Самой высокой точкой Мераджар-Tлу была гора «Айрок» возвышавшаяся на 1 000 футов над уровнем океана. Форма ее была конусообразна и имела углубление на самой вершине, схожее с потухшим кратером. Эта гора, которая стояла на самой южной оконечности хребта, ввиду беспредельно стелившейся вдали степи, служила местным кочевникам вроде сторожевой башни. С высоты ее, при их остром зрении, высматривали они барантовщиков, часто палетавших из степной глубины на мирных скотоводов, для отгона их стад. Цепью небольших холмов, Мераджирские горы соединялись с обширным возвышением «Усть-Урт», пустынным перешейком между Каспийским морем и Аральским. Усть-Урт имел до 640 футов высоты и оканчивался на западе и востоке крутыми обрывами. А на севере же и на юге он сливался постепенно с прилегавшей к нему Каспийской низменностью.

Алтай входил в степь сибирского ведомства в виде небольших горных кряжей и групп под разными названиями. Одни отрасли составляли главный водораздел реки Иртыша, громадного внутреннего моря Балхаша и реки Сары-Су, а другие шли от этого водораздела на север и на юг. Главнейшиe хребты водораздела, шедшие с востока на запад: Кальбинский, Чингиз-Тау, Кызыль-Таш, Айгрыджаль, Арганат и Улутау. Сия последняя группа занимала почти самый центр всей казахской степи, отделяя плодородную ее часть от голодной и Сибирское ведомство от Оренбургского. Улутавский хребет имел важное стратегическое значение. Он образовывал обширный лабиринт долин обильных подножным кормом и долго служил главым сборищем степным хищникам и мятежным султанам. К тому же известно, что всяким волнениям в степи всегда рады были помочь ташкентцы, кокандцы и другие среднеазиатские владение. Здесь водворено на постоянное жительство две сотни линейских казаков, а в 12 верстах от Улутауской станицы - развалины Ташкентской крепости взятой в 1835 году генералом Броневским. В ней тогда укрывался мятежный султан Саржан. Улутау не выше 1 000 футов. Каменистые ребра его поросли вересником, который употреблялся для построек и топлива. На постройки же употребляли здесь и песчаниковый камень. В западных отрогах недавно были открыты медные и свинцовые руды и найдены богатые пласты каменного угля. К северу Улутау соединялся с хребтом Арганатинским, на коем растительность была лучше и который составлял водораздел рек Ишима и Тургая. Группа его называемая «Кызыл-Таш» давала начало рекам Сары-Су, Такраю и Нуре и была узлом многих кряжей расходившихся от него по разным направлениям. Один из них образовал хребет Каркарасинский, северные ветви которого соединялись с Баян-Аульскими горами, а западные - с Кокчетавскими, оканчивавшимися у правого берега реки Ишима ниже устья реки Бурлук. Другой шел на северо-запад, отделяя речной бассейн Сары-Су от Нуры. Наконец третий тянулся на юг и юго-запад в голодную степь, под именем Актауского хребта. Этот хребет был одинаковой высоты с Улутауским и был столь же скуден растительностью. Но так как он находился вблизи русских караванных путей в Среднюю Азию, здесь было построено укрепление Актауское. К системе же Актау принадлежит группа «Бок-Тау-Ата» состоявшая из голых гранитных масс, отвесно поднятых с равнины. Она лежала на правом берегу реки Токрау и считалась самой высокой из гор внутри степи. Восточные ветви Кызыл-Таша соединялись с хребтом Чингиз-Тау, состоявшим из диких и каменистых сопок. От него же на северо-восток тянулся хребет Кольбинский. Упираясь в правый берег Иртыша и образуя во многих местах крутые утесы, живописно висевшие над рекой, он подводными скалами перерезал эту реку выше города Усть-Каменогорска и соединялся с малым Алтаем. Вершины и скаты этого хребта и его отрасли поросли густым сосновым и еловым месом, образовавшим обширные боры. Он отделял реки, текшие в Иртыш с его левого берега, от рек текущих в озеро Зайсан-Нор и был замечателен золотыми россыпями, из которых некоторые уже разрабатывались. В заключение этой геологической картины казахской степи, важно сказать и о горных хребтах. Они заслуживали особенное внимание как геолога, так и экономиста.

Хребтов этих было три: Тарбагатайский, Джунгарский и Заилийский Алатау. Два последние суть отрасли Тянь-Шаня. Тарбагатайский хребет, соединяясь с Колбинским, тянулся с запада на восток, паралельно южному берегу Зайсан-Нора, отделяя реки, текущие в это озеро, от рек, текущих в озера Сасык-Куль и Ала-Куль. Вершины его большей частью были покрыты вечными снегами, а главная Таш-Тау имела до 9 000 футов над уровнем океана. Северные скаты были более отлоги и покрыты лесами, южные же - скалисты и круты. Проходов было мало, а сами они были весьма трудны. Удобнейший Хабар-Алу, через который лежал караванный путь из города Чугучак в Усть-Каменогорск, Алатау (иначе называемый и хребетом Джунгарским) тянулся с северо-востока на юго-запад на границе с китайской Джунгарией. Он ветвист, картиннее Тарбагатайского и богаче природой. Главный пик Ак-Чупак, по исчислению академика Шренка, возвышался на 12 000 футов. С западного склона этого хребта стекали быстрые реки или впадающие во внутреннее море Балхаш, или теряющиеся в песках, не достигая его, и все пространство ими орошаемое составляло Семиреченский край. На юге хребта лежал лучший проход Югар-Таил и шла караванная дорога из города Кульджи в Семипалатинск. Алатау связывался с Тянь-Шанем хребтом Ирен-Хабырген. Наконец, Заилийский Алатау или Кунгей Алатау состоял из двух параллельных кряжей дикокаменных гор, которые тоже составляли северную отрасль Тянь-Шаня. Эти кряжи отделяли бассейн Балхаша от озера Иссык-Куль и тянулись с востока на запад гигантской гранитной стеной, увенчанной вечными снегами. Главная вершина - трехглавый исполин «Тангарнын-Тау», по вычислениям известного путешественника Семенова, возвышался па 15 000 футов над уровнем океана. Здесь-то находился знаменитый Заилийский край, лучшая местность в Сибири и которую поселенные на ней линейские казаки справедливо прозвали «земным раем». Проходов в этом гигантском хребте было мало, самый удобный назывался Сентан и вел на восток от озера Иссык-Куль.

От геологии казахских гор естественна была отсылка к их минералогическому богатству. Она состояла из всякого рода металлов, из обильных залежей каменного угля и из разнородных цветных камней. Золотые россыпи были найдены в горах Кольбинских, Кокчетауских и Алатауских. Серебро, свинец и медь, графит и цветные камни преимущественно находились в горах Каркарасинских, а каменный уголь в Баян-Аульских, Акмолинских, Кольбинских и Улутауских. К середине XIX века иссчитывалось до 480 разных приисков лишь в степи сибирского ведомства: золотых россыпей, медной руды, магнитно-железной, каменного угля, графита, цветных камней. Золота степь давала меньше. По сведением на 1864 год (отчет главного начальника Алтайских заводов) золота было добыто в обеих казахских областях только 5 пуд. 26 ф. и 6 золотн. (а в 1857 году, 2 п. 15 фунт., значит развитие шло очень медленно). Серебра проплавлено было 3 пуд. 14 ф. 32 золотн. (а в 1857 г. проплавногo 9 пуд. 20 ф. здесь уже было явное уменьшение производства). Между тем, содержание серебряно-свинцовой руды, получаемой в Баин-Аульских и Каркарасинских горах (например, с приисков Александровского и Степановского почетных граждан Поповых) было так богато, что в 1 пуде руды заключается от 2 до 5 зол. серебра и от 16 до 25 золот. свинца. Кроме всякого рода металлов и минералов, вся казахская степь была очень богата каменной и самосадочной солью. Знаменитая каменная Илецкая соль (при «Илецкой защите», то есть полевом укреплении, в 60 верстах на юг от города Оренбурга в степи за рекой Уралом) добывавшаяся свыше уже 100 лет (с 1755 года) не уступала чистотой, кристальностью и тонким острым вкусом знаменитой же в целом мире Величковской в Австрийской Галиции. Ежегодная выломка тех времен доходила до свыше миллиона пудов (в 1864 году добыто 1 608 700 пуд). Озера, осаждающие соль, большей частью тоже были отличного качества, очень многочисленны. В Сибирском ведомстве важнейшими были Колкаман, Биштуз, Ерeмeнтaуские и Буланое. Вообще, очень замечательно то особое свойство гидрографии казахской степи, что она обильно снабжена солеными озерами и очень скудно пресными водами. Большая часть рек и речек была ни чем иным как весенними водостоками, образовавшимися при таянии снегов и исчезавшие с наступлением лета. Даже самые значительные из здешних рек (Ишим, Тобол, Илек, Эмба) летом страшно мелели, образуя множество бродов, а иные пересыхали так, что вода в них держалась только в ямах. Хотя они сохраняли постоянное течение и в летнюю жару, но часть его совершалась под руслом реки, просачиваясь через песчаную почву. Таковыми были Сарысу, Нура и многие другие. По этой причине почти все реки казахской степи не могли быть пригодными для пароходства, да и сам сплав дровяных плотов по ним был очень затруднителен. Исключение тут составлял только Или, впадающая в Балхаш, и Сыр-Дарья, - в Аральское море. Военные пароходы Аральской Флотилии в те годы поднимались по Сыр-Дарье до Кунграда, а на Или и Балхаше было предпринято пароходство Кузнецовым и Ко, для открытия сообщений водным путем с Западным Китаем.

От различного свойства грунта, по которому текли местные реки, встречалось нередко то странное положение, что в одной и той же реке в одном месте вода была пресная, вкусная и чистая, а в другом - соленоватая, либо горьковатая и мутная, либо наполненная инфузориями. Так как берега здешних рек почти всегда были плоскими, то весной напор вод вне берегов был очень силен. Тогда и ручей превращался в реку, река - в озеро, озера и болота - в маленькие моря. Но такое огромное обилиe вод было мгновенно. Наступала летня жара и недостаток орошения страны становился неприятным фактом.

Из всех рек казахской степи только Ишим и Тобол, притоки Иртыша, относились к системе вод изливавшихся в океан. Все же остальные впадали в местные озера. Ишим (по-казахски Eсил) начинался двумя источниками в горах Якши и Яман-Ниег. Сначала он тек от востока на запад, до лесистой возвышенности Джаргаш-Агач, оттуда поворачивал на север и у прилинейского города Петропавловска выходил из степи, протекая по ней более 1 000 верст. Правый берег был выше левого и ближе подходил к руслу, посему луговая сторона была преимущественно левая, местами поросшая березовыми лесами. Справа впадали в Ишим Катгутон, Атбасар и три Бурлука, слева же - только Терс-Акан. Все они были обильны рыбой. Тобол стекал с плоской возвышенности Ак-Тасты и шел степью более 500 верст. Сначала он врезывался глубоко в степь, образуя крутые и скалистые берега, потом долина его расширялась, имея местами хорошие поемные луга. Он выходил из степи у прилинейской станицы Звериноголовской, принимая в себя реки Убуган и Алабугу, справа. Убуган проходил через большое озеро, имевшее до 30 верст длины и до 12 ширины, составлявшее вместе с Алабугой естественную границу между Оренбургскими и Сибирскими степями.

Озерами казахская степь была чрезвычайно богат, но большая часть их были солеными и горько-солеными. Кроме этого множество озер, у степи было три внутренних моря Каспийское, Аральское и Балхаш. Первое, лежавшее на 86 футов ниже уровня океана, подходило к казахской степи лишь своим северо-восточным берегом, большей частью низменным, болотистым и покрытым камышем. Углублениями своими (Тюк-Карасу, Качан-Калтук и Александер-Бай), оно образовало тут два полуострова Бузачи и Мангишлак. Казахи, жившие около Каспия, преимущественно питались рыбной ловлей либо, сами промышляя, либо нанимаясь у русских рыбопромышленников. В Каспий впадали реки Урал и Эмба. Первый тек по линейской окраине степи Орской крепости до Гурьев-городка, на пространстве более 1 000 верст, принимая в себя Орь, Илек и Ходбу. Эта приречная местность - хлебороднейшая часть Оренбургской степи и здесь казахи давно уже успешно занимались земледелием. Урал издревле имел громкую историческую известность по Уральскому казачьему войску. Но кроме этого имел и рыбную известность, по своей обширной рыбной торговле. Эмба же, хотя и протекала около 500 верст по степи, но устье ее было так мелко, что выход из нее в море был невозможен. Аральское море (по-казахски Арал-Денгиз, а по древним нашим летописцам «Синее море», как Каспийское называли древние греки и римляне «Гирканским», а русские летописцы «Хвалынским») лежало по определению академика Струве только на 132 фута выше уровня Каспия. Оно имело 378 верст от севера на юг и 250 от запада на восток. Глубина его была не выше 15 саженей. На середине лежали острова Царские. Северный берег был большей частью плоский и песчаный, западный - крутой и отрывистый, а южный и восточный - низмен, был покрыт густым камышем и кустарником. На юге Аральское море соединялось с длинным озером Айбутирским. Оно было так же рыбно, как и Каспийское, но, прилегая к пустыне, не имело хозяйственного значения. Однако, что делает его драгоценным приобретением для колонизаторов, это то, что в него впадала река Сырдарья (Яксарт), которая под именем Нарына исходила из южной отрасли гор Тянь-Шаня в Западном Китае. Самая большая часть течение Сырдарьи лежала в Коканде. Ширина реки была от 60 до 200 саженей, с хорошим фарватером. Таким образом, военные пароходы Аральской Флотилии всегда могли подниматься из Аральского моря вверх по Сырдарье, сдерживая беспокойных хивинцев и кокандцев. Еще в 1853 году, пароход «Перовский» под командой капитан-лейтенанта Бутакова поднимался по Сырдарье до города Кунграда. По отзыву этого моряка, Сыр-Дарья не представляла больших препятствий для пароходства, лишь иногда замедляемого частыми изворотами реки. Пароход «Перовский» при этом плавании отапливался саксаулом и джадовником, которые росли по берегам значительными рощами. Саксаул как топливо не уступал антрациту и был гораздо лучше, нежели обыкновенный каменный уголь. Третье огромное водохранилище казахской степи было вовсе неизвестно России - море Балхаш. Оно имело с северо-востока на юго-запад до 600 верст, а ширина была свыше 80. Стало быть, оно было больше Аральского моря, но уже. По вычислениям Шренка, Балхаш находился на 500 футов выше уровня океана. Глубина его доходило до 10 саженей, вода была соленой, а рыбы было довольно много. Северный берег был высок, крут и скалист, а южный - плоский, песчаный и порос высокими камышами. Балхаш, как Арал и Каспий, был важным стратегическим пункт в отношении Коканда и Западного Китая. В него впадали реки Ангуз, Токрау, Лепса, Каратас, Или и другие поменьше, составляя Семиреченский край, чрезвычайно плодородный, с богатой растительностью и прекрасным климатом. Замечательнейшая и полезнейшая из этих рек - Или. Она брала свое начало двумя истоками из высокого горного хребта Тянь-Шаня в Джунгарии, протекала более 1 000 верст с шириной от 60 до 150 саженей и впадала в Балхаш тремя рукавами. Левые притоки Или образовали наиполезнейшую и богатейшую страну, нежели Семиречье, известную под именем Заилийского края. И здесь, как на Сырдарье уже было испытано пароходство. В 1856 году был доставлен в первый раз товариществом Кузвецова и Ко казенный провиант на трех судах по Балхашу и Или в укрепление Верное (город Алматы). На Или находился город Кульджа, столица Западного Китая, что открывало путь для оживления торговли русских купцов со Средней Азией! Продолжение Балхаша составляли два обширныех озера Сосык-Куль и Ала-Куль. Последнее было очень богато рыбой и имело посередине красивый остров Арас-Тюбе с потухшим вулканом. В Ала-Куль притом впадали значительные реки: Эмаль, на притоке которой стоит торговый город Чугучак и Урджар. Некоторые из озер казахской степи были замечательны особым физическим явлением. Они то исчезали, то наполнялись вновь. Иной год они были глубоки и обильны рыбой, а потом исчезали, и на их днище появлялись великолепные покосы с высокой, сочной травой. Старожилы из прилинейских казаков правого фланга Сибирской Линии и из самых казахов говорили, что подобные явления сменялись одно другими через каждые 20 лет. К этому же разряду диковинных приливов и отливов озер относится и обширное озеро Убуган, близ которого было Кишмурунское укрепление. На север от Форта Перовского верст на 50 (со степи Оренбургского ведомства) были два обширные и почти смежные между собой озера Саумам-Куль и Толе-Куль-Таша. Первое из них принимало реку Сары-Су, значительнейшую в голодной степи. Эта река брала начало свое несколькими источниками в горах Кызыл-Таш, протекала около 700 верст, сначала на юго-запад до урочища Кара-Джар, а потом на юг, составляя в своей нижней части на значительном протяжении границу степей Оренбургских с Сибирскими. При безводии и бесплодии почвы, в обе стороны от Сары-Су, ее долина становилась единственным путем для военных действии русских войск со стороны голодной степи. Теле-Куль-Таша принимала реку Чу, составлявшую русскую государственную границу с Кокандом. Несмотря на отдаление той и другой от Каспийского и Аральского морей, в обеих сих реках водились морские рыбы, в особенности сомы огромной величины. Озеро Иссык-Куль, окруженное со всех сторон гигантскими хребтами, принадлежало к системе Тянь-Шаня и имело до 175 верст в длину от северо-востока к юго-западу и до 80 от севера на юг и возвышалось притом на 4 000 футов над уровнем океана. Оно тоже было обильно всеми породами морских рыб, свойственных Каспию и Аралу. Из этого нельзя не заключить, что все моря и озера казахской степи и значительнейшие в ней реки имели и имеют между собой подземное сообщение.

В здешних степях, особливо в их восточной части, было много минеральных вод и открыто бы было еще больше, если бы дикая и пустынная местность не препятствовала распространению их известности. Однако на Арасанские воды, в 15 верстах на север от Копала, уже приезжало немало больных. Оба Арасанских ключа были сернисто-водородными, но один из них с холодной температурой в 14° Реом., а другой теплый в 28°. В 80 верстах от Каркалинского Приказа на запад также был холодный железистый ключ Джусалы, но им пользовались только казахи. При Арасанской же станице была построена больница, были и заведения для приезжавших лечиться, устроен также был прекрасный сад и церковь. Климат тут был мягким, напоминавший лучшие местности Крыма. Местный климат соединял в себе самые резкие противоположности. Есть и африканский жар, есть и лютая сибирская стужа. Переходы из высшей атмосферной температуры в низшую были весьма быстры, что вредно влиеяло на всю органическую природу страны. Средняя годовая температура северных местностей была не более 1°, а самых южных около 7°. Зима почти постоянно продолжалась больше 5 месяцев, и мороз нередко доходил до 35° Реом. В северной части, реки замерзали в начале ноября, а вскрывались в конце марта. В южной же части - в декабре и начале марта. Зимний холод увеличивался в степи частыми буранами, что впрочем было нередким явлением и в южных округах Тобольской губернии. Эти бураны, вместе с гололедицей, бывающей после оттепели нередко в самой середине зимы, были истинными бичами степной жизни. Бураны ослабляли силы скота, разгоняли его по степи, делали жертвой хищного зверя, а часто и голода. От сильных же морозов, вдруг наступающих после оттепели, почти обнаженная земля покрывалась ледяной корой, препятствуя скоту добывать скудный корм копытами. В 1857 году в пяти округах области сибирских казахов, погибло таким образом более 170 000 голов разного скота, в том числе до 140 одних баранов.

Казахская весна составляла только быстрый переход от зимней стужи к знойному лету. У казахов палы были обычны. Только сойдет снег и пообсохнет степь, казах пускал огонь по старой траве. Между тем как воды, сбегая с мест возвышенных в низменности, образовывали целые озера, наполняли по край ручьи и речки.

«Картина чудная, в особенности в тихую и ясную весеннюю ночь, когда вся степь куда ни окинешь глазом залита огненными струями, отражающимися как в волшебном зеркале в сонных водохранилищах весенних вод. Когда потухнут огни и войдут в берега воды - степь покрывается сочной и шелковистой травой, пестрыми цветами с яркими красками, воздух наполнен ароматами, бесчисленное множество птиц и насекомых реет над зеленой и свежей степью»

Но это лучшее время здешней природы продолжалось недолго. Наступала середина мая, а с ней и начало лета. Жара усиливалась, сжигала почву и растительность, степь чернела, ручьи и речки высыхали, удушливый зной доходил иногда до 40° Реом. Поднимались песочные бураны, не менее гибельные, как и снежные, а дожди шли редко (в особенности в южной части). Например, в долине реки Чу, иногда во все лето не выпадало ни одной капли воды. Песочные бураны бывали так сильны, что переносили целые горы песка с одного места на другое, засыпая ими небольшие озера и речки. От иссушающих лучей солнца, глинистая и солончаковатая почва обожженных степей трескалась, образуя трещины часто до 2 футов ширины и такие многочисленные, что они затрудняли ход караванов. Тогда на скоте появлялась чума и сибирская язва, а на русских людей вредно действовали кровавые поносы и упорные лихорадки. Однако с наступлением осени, солнце переставало палить, перепадали дожди освежавшие воздух и землю, которая опять зеленела и покрывалась цветами. Как краткая весна, так и краткая осень здесь были лучшим временем года, отдыхом для людей и животных.

В степи были местности прекрасные, напоминавшие не только Крым, но и Италию, например Семиречье и Заилийский край. Тут и крайностей температуры не было, и было равномерно распределение времени года, были и все данные для хлебопашества, огородничества и даже для садоводства, но это были оазисы сравнительно с громадностью степей. Это были оазисы, сады казахской степи, защищенные горами при навеваемой с их вечно-снежных вершин прохладе и при обилии свежих горных вод. Тут росли не только великолепные хвойные леса, были вообще все деревья, цветы и травы свойственные и другим удобным местностям степи, но даже находились яблоня, барбарис, персик, абрикос, виноград, даже хлопчатник и миндальное дерево. Здесь еще при генерал-губернаторе Гасфорде были выписаны заграничные виноградные лозы, быстро и успешно принявшиеся, акклиматизированы сарго, гаванский табак, индиго. Впрочем и северная часть (от 49° северной широты) не была лишена хорошей и полезной растительности. Местами в виде оазисов были березовые колки, сосновые боры и небольшие рощи смешанных хвойных и лиственных деревьев. Замечателен был бор Аман-Карагайский на правой стороне реки Тобола, вблизи границы области оренбургских казахов, имевший до 50 верст с юго-запада на северо-восток и до 15 верст поперечнику. Другой столь же обширный бор был раскинут в горах Сандык-Тау. Были местами значительные уремы. Они состояли из осокоря, вяза, тополя, ивы, ольхи, черемухи, рябины, боярышника, калины и других мелких пород. В этой части степи чаще всего встречались из кустарников таволожник, ракитник, бобовник и вишняк.

Зато, по мере удаления с севера на знойный юг, древесная растительность не только видимо уменьшалась, но даже совершенно изменяла свой характер. Тут главными представителями южной растительности являлись аргай, небольшое кривое деревцо железистого свойства, растущее в горах и по крепости своей употребляемое казахами на дротики, «батики»; вереслик тоже растущий в горах, цвета красноватого, способный к полировке и посему пригодный для столярных изделий; саксаул, растущий на песчано-глинистой почве и образующий значительные рощи; он вышиной до 2 саж. толщиной от 4 до 6 дюймов и так тверд, что скорее может быть изломан, а не разрублен лист его похож на сосновый. Этот саксаул составлял превосходный горючий материал и при горении издавал приятный запах. Джентиль или усебенщик немного меньше и тоньше саксаула и тоже рос рощами; чагир или баялым, небольшой, но чрезвычайно твердый и колючий кустарник, которого даже не может есть и неприхотливый верблюд; на нижней части реки Или он образовывал непроходимые места. Кукпек рос в голодной степи и в крайней нужде служил кормом для лошадей.

Казахская степь, как местность скотоводная и предназначенная к этому самой природой, не могла не изобиловать кормовыми травами. Особенно были важны в хозяйственном отношении ковыль, растущий на возвышенных местах и которого было два вида. Один имел длинное перо на высоком стебле и осеменялся в мае, а другой ниже и рос кустами, созревая в июне. По мнению профессора Эверсмана, путешествовавшего по казахской степи в 1827 году, там, где родится ковыль, можно сеять и хлеб. Рожанец рос на низменностях и если выжигать камышевые займища, то они на следующий год зарастали этой травой. Кипец был самым полезным кормом для скота и посему был здесь весьма распространен, рос он в особенности хорошо на возвышенных долинах. Терсекень и сагиз росли на песках, а биоргун - вблизи солончаков. Эти травы находились преимущественно на юге. Сагиз же, который рос кустами, употреблялся и на топливо. Осока и камыш росли на низменностях и тем были дрогоценны в хозяйстве, что составляли хороший корм скоту в течение всего года, в особенности зимой. Сверх сего молодой чий был очень полезен весной, когда зелень его не только употребляли в большем количестве для прокормления стад и табунов, но и плели из него циновки, заменявшие у казахов ковры, а также обтягивали ими кереге, составлявшую основу юрты. Старый чий, достигая 20 футов высоты, был весьма пригоден в открытых местностях, доставляя защиту аулам и стадам во время зимних буранов.

Царство животных было здесь очень богато и разнообразно. Казах преимущественно разводил лошадей, рогатый скот, овец, коз и верблюдов. Казахская лошадь была среднего роста, сложена очень крепко, легка в верховой езде, терпеливо переносила стужу, зной и недостаток хорошего корма, притом не требовала обильной пищи. Все эти качества делают ее драгоценной для службы в легкой кавалерии и в казачьих войсках. Нередко приходили известия о бегунцах, что мчали 100 и более верст без отдыха и корму. Рогатый скот, хотя и не был так крупен, как черкасский, но мясо его было лучше и вкуснее русского, притом же он был рослее и удойнее. Казахские овцы, хотя имели грубую шерсть годную только на кошмы, зато были очень мясисты и жирны, так, что давали до 30 фунтов сала. Курдюк их, жареный ломтиками, воткнутыми на железную спицу и повертываемыми над огнем, превосходил всякий английский ростбиф. Кумыс в питье, а казахская баранина в исключительном кушанье, составляли радикальное лечение чахотки, которая казахам вовсе была неизвестна. Особенно славились величиной и нежностью мяса Улутауские бараны. Коз разводили меньше, но пух их был так хорош, что платки из него выделываемые казачками, заслужили на всемирной Лондонской выставке 1851 года общее одобрение. Наконец, верблюд, необходимое и столь полезное животное (в особенности для южной половины степи) был исключительно двухгорбым и разводился преимущественно для караванной торговли. Он носил на себе от 15 до 20 пудов товара и имел все драгоценные качества его породы и в других странах: терпеливость, привычку к самой скудной пище, легкую жажду, позволяющую ему быть долгое время без питья. Все передвижение товаров с линии через степь в Среднюю Азию производилось на верблюдах.

Диких животных в степи тоже было много. Сайгачи или Маргачи, дикая коза отличалась толстым и широким рылом, беловатыми лирообразными и слабопросвечивающими рогами, спина зимой желтоватая, а летом изжелто-бурая и всегда с темной полосой, брюхо белое, длиной около 5, а вышиной до 2,5 футов. Водилась она иногда стадами до 10 000 голов. Шкура ее давала теплую даху, а мясо было вкусно и нежно. Куланы (дикие лошади) бродили тоже многочисленными табунами на юге степи. Они были малорослы, большеуши, злы и обрастали густой шерстью. Лань, маралы, архары, серны, кара-куйрюки (небольшие дикие коровы) водились в Семиречье и в Заилийском крае. Кабаны, барсы, тигры (ирбис) водились в камышах Балхаша и Аральского моря. Медведи, волки, лисицы, зайцы, барсуки, сурки, речные выдры, горностаи, бурундуки, полевые кошки были везде в степи. Птиц здесь тоже было много: гуси, утки, лебеди, журавли, дрaхвы, куропатки, тетеревы, глухари, кулики, а в Семиречье были и фазаны. Соловьи и жаворонки водились в Алтае. Наконец, рыбы в реках и озерах было множество: окуни, караси, щуки, язи, лини, сазана, лещи, сомы (огромной величины) и маринки. Но казахи не были охотниками до рыбы и употребляли ее в пищу в крайней нужде. В степи же водились неядовитые змеи, ящерицы, тарантулы и скорпионы, укус которых, хоть и был неопасным, но сопровождался опухолью и болезненными припадками.

Кочевая жизнь казахов есть необходимое последствие географических условий здешней степи, представлявшей мало удобств для оседлости. Она была полна тяжких лишений, ибо лютая зима крепко давала знать о себе бедным кочевникам. Но сами же они говорили: «дерево стоит на одном месте и питается тем, что вокруг его находится, а вольная птица летит туда, где ей лучше!». При таких понятиях не мудрено, что обрусение коснулось преимущественно богатых и знатных родом («белой кости», султанов, биев, старшин), а масса предпочитала прежний вековой быт. Поэтому весной, летом и в начале осени, казахи рассеивались по всему пространству степи, в места более благоприятные для скотоводства. Но к концу осени, они собирались в большие аулы, избирая преимущественно для своих стойбищ густые камыши, ущелья в горах и вообще такие местности, где можно стадам их укрываться от лютых зимних буранов. В сих постоянных зимовках, богатые имели деревянные дома, а бедняки рыли для себя землянки, либо обносили свои кибитки плетнем из камыша и хвороста.

Однако летом казахская юрта и для русского человека представляет много приятных минут! Ее полусферическая форма и войлочный намет на складной решетине допускали частые перекочевки. Летняя духота не тяготила в ней, дождь в нее не проходил и никакой ветер в нее не проникал. У богатых внутри юрты были узорчатые циновки из камыша, бухарские ковры, мягкие постели и горы подушек. Подобные юрты всегда были готовы для приема гостей, что уж говорить про чистый вольный воздух, постоянное движение, здоровый кумыс и сытная баранина, вид зеленеющей степи, журчанье быстрых речек и ручьев, пестрота и суетня аульной жизни… В зажиточных аулах юрты делали из белой кошмы, что издали показывал аул оживленным весенним лагерем. Притом же весенне-летняя кочевкa была истинным праздником для степных детей природы! Джигитовка, песни, гомерические пиры, на которых зажаривались целые бараны, слегка опьяняющее действие кумыса - все это невольно развлекало и увлекало! Иногда в течение лета аул постепенно передвигался из места в место среди такого непрерывного праздника, верст на 1 000 и более! Впрочем, степным обычаем места кочевки и пастбищ были строго разгранены и определены для каждого рода. Без этого и кочевать было бы невозможно при таком огромном скотоводстве.

Казахи были мусульманами суннитского толка. Ислам был внесен в здешние степи еще в XVII столетии хаджами (проповедниками), пришедшими из южного Туркестана. Коран привился к казахскому народу, но обычаи предков вместе с тем никуда не уходили. Наряду с муллами были и баксы, истолкователи судьбы, представители прежних верований в добрых и злых духов. Ислам признает лишь единого Бога милостивого и вездесущого, но казахи выказывали уважение видимым предметам из мира физического. Огромное, стоящее yeдиненно в степи дерево, гигантский камень одиноко выдвинутый на необозримой равнине служил предметом почитания. Ни один казах не проедет мимо них, не опешившись с коня и не исполнив намаз. Из мусульманской религии казахи всего легче себе усвоили многоженство, ненависть к христианам, омовение, посты, молитва по 5 раз в сутки и странствование в Мекку. Сект между ними нет, а по роду их кочевой жизни не было и мечетей (кроме одной, при бывшей ханской ставке в Оренбургской степи). Казах был крепкого телосложения, среднего роста, глаза монгольского типа, продолговатые, лицо широкое и скулистое, волосы черные, от постоянной верховой езды с малолетства ноги колесом и ходил переваливаясь. Удивительно тонкий слух и необыкновенная зоркость глаз были его отличительными качествами. Он ясно видел и слышал на таком огромном расстоянии. Память у казахов была превосходная. Малейший знак местности в степи (горка, ручей, камень, дерево, след) у него как на географической карте! Он едет за сто и более версть на ас к приятелю один и всегда кратчайшим путем, не боясь заблудиться! Ум у него хитрый и лукавый, любопытства и новоохотливости много. Принимая гостя и усадив его у своего камелька, он начинал распрашивать самомалейшие подробности: «Кто он, откуда и куда едет, зачем; какая у него есть родня, что стоит лошадь, одежда, сбруя, оружие?» и так далее. Бойкая речь его готова длиться хоть два-три часа кряду. Между тем, казахские песни совершенная противоположность их живой говорливости, а на склад и способ выражения этих песен много действует монотонная природа степи и сам образ жизни. Но казахи вовсе не были запуганными дикарями, подобно остякам, самоедам, тунгусам и даже забайкальским бурятам. У казаха есть чувство своей национальности, любовь к своему родному языку, к своей истории (хотя она более устна, нежели письменна, более легенда и песня нежели летопись). Знающие (из богачей и людей чиновных) очень хорошо русский язык и хорошо говорящие по-русски ни за что в сношениях официальных не станут объясняться непосредственно, а через переводчика. Конокрадство, баранта и кровное мщение не вывелись у казахов как необходимые последствие их образа жизни, понятий и обычаев, но казах гостеприимен, гость для него лицо священное, если он уже дал слово искренне, то и сдержит его, хотя бы пришлось поплатиться за это головой! Иногда целый аул охотно уплатит за хищника большую пеню, но не выдаст его. Замечательно, однако, что так называемые «гражданские преступления» были очень редки среди казахов.

Казахи были храбры, и нередко в битвах с калмыками и джунгарами одерживали над ними верх. Натиск их был стремителен, они неслись в атаку с гиком, воплем, дикими восклицаниеми. Вооружение их состояло из длинной пики, топора с длинной же рукояткой, лука со стрелами, сабли или ятагана, изредка ружья с фатшем. Одежда у казаха была такой: шуба зимой, халат летом, малахай (шапка с ушами и задком), кожан (кожаные шаровары), сапоги с загнутыми носками. Богатые носили шелковые бухарские халаты, чекмени, шапки из дорогих мехов с парчевой покрышкой. Женщины в одежде немногим разнились от татарок. Верховая езда общая всем с самого детства, оттого-то казахи были лихими наездниками.

Народ, который русские называли «киргизами», сам себя называет «кайсаками» («казахами») и лишь под этим именем известны всем сопредельным с ним среднеазиатским бухарцам, хивинцам, кокандцам, ташкентцам, даже персам и китайцам. В сущности, киргизами называлась в старину и доселе называется особая отрасль турецкого племени, которая еще в XVII столетии кочевала в верховьях Оби и Енисея, и оттуда была вытеснена джунгарами к озеру Иссык-Кулю, где и кочевала под названием дикокаменных киргизов или бурутов. Эти-то буруты, по свидетельству Левшина (Историческое, географическое и статистическое описание Киргиз-Кайсацких орд 1832 г.), сделавшись в XVII столетии страшными для возникавших на юге Сибири русских заселений своими набегами на Кузнецкую линию, дали повод русским пришельцам распространить название «Киргиз» и на степняков Ишимской линии, которые с начала XVIII столетия, раззоряли не только селища Омского и Ишимского округов, но проникали и за Курган.

«В сущности же «Киргиз-Кайсаки» составляют отрасль турецко-татарского племени с монгольской примесью. Они делятся (по их степным обычаям, как Калмыки и Буряты) на два сословие: благородное или «белую кость» (ак-сиюк) и чернь, в черную кость (всю остальную массу народа «карасиюк»). К благородным принадлежат все султаны (как потомки прежних ханов) и часть наследственных биев. В очертании их лица и в складе тела, сохранился преимущественно чистый монгольский тип, что действительно указывает на происхождение бывших киргизских ханов от потомков Чингиз-Хана. Народ же более похож на Тюркменов и сибирских Татар, и это сродство объясняется еще сходством киргизского языка с татарским. Часть же монгольской примеси вошла в этот народный тип чрез Калмыков, в особенности чрез Торгоутов, бежавших в 1771 году из России в Китай и большей частью сделавшихся тогда рабами Киргизов. Наконец, сверх рабов из пленных Калмыков, есть доселе у киргизских султанов и другие пленники из азиатцев: Персияне, Бухарцы, Туркменцы и Теленгуты. Хотя в 1842 году запрещено русским правительством Киргизам приобретать пленников и обращать их в рабство, но доглядеть за этим трудно, да и сам раб боится жаловаться; ибо мстительность Киргиза найдет его, не задремлет! Язык Киргизов называется «джигатайским», он составляет наречиe татарского языка, только более грубое в произношении»

Казахи делятся по их родовым отношениям на Ұлы жұз, Орта жұз и Кіші жұз, то есть на Большую, Среднюю и Малую орды. Русские летописи начинают упоминать о Киргизах лишь после покорения Казани, Астрахани и Сибири. По свидетельству историографа Миллера, хан Кучум, его отец Муртаза и часть его дружины были казахами. Стало быть, первые столкновение с ними русских начались с Ермака и с самых первых шагов завоевания Сибири. Позже пошли у казахов начались непрерывные разбойнические войны на западе с калмыками, на востоке - с джунгарами, а на севере - с русскими.

Казахи Средней и Малой орды вступили в подданство России при императрице Анне в 1732 году, Малая орда при хане Абулхаире, а Средняя - при хане Шемяне (который был современником Абулхаира). Так в 1819 году султан Сюк, сын хана Абылая, был принят под покровительство России с частью подвластной ему Большой орды, кочевавшей в Семиречьи и в Заилийском крае. Другая же часть этой орды вступила в подданство России не ранее 1843 года. В 1801 году один из сыновей хана Малой орды Нуралы, султан Букей, избегая мятежей и беспорядков, волновавших степь по смерти его отца, перешел со своими приверженцами на правую сторону реки Урала, в Астраханские степи, положив этой миграцией начало Букеевской орде.

Киргизы Малой и Средней орды управлялись с начала их вступления в Русское подданство своими ханами. Но впоследствии, в 1818 году, царская администрация упразднила ханскую власть в Средней орде. То же самое было сделано и в Малой орде (в 1829 году) после смерти хана Ширгазы. А со смертью хана Букеевской орды Джангира (в 1843 году) ханское звание было упразднено и в ней и она поступили в ведомство министерства государственных имуществ под главным начальством Оренбургского генерал-губернатора. Что же касается Большой орды, кочевавшей в Семиречьи и в Заилийском крае, то казахи этой орды управлялись тремя султанами.

К середине XIX века Букеевская орда имела совет из русских чиновников и казахов по избранию народа и под предсдательством старшего султана. Над этим советом, вместо прежней пограничной комиссии, было учреждено в 1839 году «областное правление» с военным губернатором. Поэтому вся часть степи Оренбургского ведомства была обращена в «область Оренбургских Киргизов» под главным начальством Оренбургского генерал-губернатора. К этой же области была причислена и Малая орда или зауральские казахи. Эта орда была разделена на 3 части. В каждой части управлял султан, которому подчинялось от 20 до 30 тысяч кибиток. Помощники у него были из достаточных начальников и аульных старшин. Суд и расправа производилась по степным обычаям. При султане были также переводчик и письмоводитель, а для приготовления в эти и другие должности по степному управлению учреждена была в Оренбурге школа на 30 мальчиков из казахов. Дети же султанов воспитывались в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе. Казахи Малой орды платили по 1 р. сер. с кибитки и притом обязаны были службой при русских военных отрядах в степи. После бунта в 1845 года Кенесары Касымова, в разных пунктах степи, имевших стратегическую важность, были построены укрепления, снабженные достаточным гарнизоном и артиллерией: Новопетропавловское при Каспийском море, Форт Перовский при реке Сыр-Дарье, Оренбургское при реке Тургае и Уральское при реке Иргизе. Они сообщались между собой и с линией хорошо проторенными дорогами, исключая песчаные местности.

Средняя орда принадлежала Сибирскому ведомству и вошла в 1854 году в состав двух степных областей: Семипалатинской и Сибирских Киргизов. Областное правление и военные губернаторы находились в Семипалатинске и Омске. Военным губернаторам подчинялись и все войска, находившиеся в их области. В областных советах под председательством военного губернатора, кроме русских чиновников, заседали и по одному члену из казахских султанов, как представители своего народа. Области делились на округа, подчиненные окружным приказам. В Семипалатинской было 5 окpугов: Внутренний, Аягузский, Кокпектинский, Копальский и Алатавский. В области Сибирских Киргизов их было пять: Акмолинский, Каркаралинский, Кокчетавский, Атбасарский и Баян-Аульский. Приказы находились около середины своих округов. Они были составлены из трех русских заседателей и двух казахских под председательством старшего султана, избираемого обществом султанов и утверждаемого правительством на три года. Этот председатель, по званию своему, считался в чине майора нашей службы. Канцелярии приказов состояли из секретаря, столоначальников и переводчиков. Так как приказы наблюдали за порядком и спокойствием в степи, за улучшением быта ее жителей, исправным взносом ясака, да и следственная часть по раскрытию преступлений и сам суд в их руках, то, значит, они соединяли в себе все обязанности градских и земских полиций с властью судов окружных. Воровство, хищничество без насилия и всякие маловажные проступки судились биями по степным обычаям, но грабеж, измена и убийство – по русским законам и русским судам. В каждом степном округе находилось от 15 до 20 волостей, в каждой волости от 10 до 12 аулов, а в каждом ауле от 50 до 70 кибиток. Волости управлялись волостными султанами и биями, а аулы – старшинами. Все они избирались народом, с утверждения местного русского начальства. Ясак казахов Средней Орды был следующий: со 100 баранов по 1 р. сер., со 100 голов рогатого скота по 8 р., а со 100 лошадей по 13 р. с. в год. Кроме этого определенного ясака, они не несли никаких повинностей, а только обязаны были давать лошадей под проезд их начальства.

Большая орда кочевала в Семиречье и в Заилийском крае, составляя Алатауский военный округ. Этот округ не управлялся приказом, а тремя султанами по числу родов, на которые разделилась орда, под начальством военно-окружного начальника. Эта орда никаких повинностей не несла и ясак не платила.

Не следует воображать себе казахскую степь совершенной пустыней, доступной только кочевникам. Вот в каком положении находилась 1 января 1864 гоад сибирская часть степи, по отчетам военных губернаторов обоих степных областей.

В Семипалатинской области считалось 184 275 человек. Из них казахов 144 793, а русских государственных крестьян 1 746 человек. Заводов было: кожевенных 19, мыловаренных 5, свечной 1, с производством на 82 926 р. с.; ярмарок 7. Купеческих капиталов: 1-й гильдии - 3, 2-й - 189 на сумму 800 000 р. с. Почтовых станций - 87 с 822 лошадьми. Городских доходов было 12 170 р. и 83,5 к. с., а расходов 11 738 р. и 66 3/4 к. с. Учебных заведений 27 с 994 учащимися. Церквей 3 (все в степи). 1 женское училище (в Семипалатинске) с 21 учащимися. В области Сибирских Киргизов было жителей 290 332 человек, а из них казахов 267 721 человек. Но по официальным сведениям еще позднейшим, число казахов во всей степи обоих ведомств простиралось приблизительно:

Если трудно вычислить число кочевников, передвигавшихся круглый год со своими стадами на пространстве от Каспийского моря до Западного Китая, то еще труднее вычислить их стада. Во многом это сложно, потому что основываться приходилось лишь на показания самих казахов. При этом у хозяев была выгода утаивать по возможности число голов, чтобы платить меньше ясака. Например, в Средней орде (95 000 кибиток и 370 000 человек) показали казахи. Лошадей было только 942 000 голов, рогатого скота 321 275, а баранов и козлов 3 664 000 (верблюды не объявлялись, ибо не подлежали подати). Вообще, все благосостояние казахов было тесно связано с численностью и целостью табунов и стад, поэтому скотоводство и составляло их главную промышленность. Вся деятельность этого народа сосредоточивалась на этом важном предмете.

Однако казахи заготовляли на зиму овес и сено для своих стад (в особенности баранов), строили теплые хлевы из камыша, тростника и соломы. У богатых нередки были и деревянные дома на зиму, да и европейский комфорт проявлялся. Но все-таки они питают врожденную антипатию к земледелию. Но здесь следует заметить, что казахи были непредрасположены к хлебопашеству по очень основательными причинам - хлеба они ели мало. Общую их пищу составляли баранина, конина, молоко, курт и кумыс. К чему же им хлеб после такой сытной пищи, притом же и к их образу жизни приноровленной здесь самой природой? Хлебопашество было тяжелым трудом, требовавшим хороших земель и часто неблагодарным. Он был необходим для оседлого и стесненного населения, где немного разгуляешься. А y казаха была громадная и частью привольная степь, лошадь, баран, рогатый скот на просторе. Кроме скотоводства, было у казаха подспорье в хозяйстве звероловство, и немаленькое. В степи водились лисица, волк, кабан, заяц, корсук, сайгак, сурок. Есть в лесистых местностях медведь, а около Балхаша и тигр. Птицы тоже было много, рыбы, обилиe соли и подавно. Все это у казахов составляло важные статьи хозяйства и даже торговли. Звериные меха шли на линию и в Среднюю Азию, равно как рыба да соль. Наконец, казахи с выгодой занимались караванным извозом на арбах и телегах. Они перевозили среднеазиатские товары из степи на пограничные меновые дворы, доставляли тоже верблюдов и вожаков для проходивших через степь караванов, в передний обратный путь.

Здесь надо пояснить, что караванные пути перекрещивали казахскую степь во всех направлениях: с юга на север и с востока на запад. Когда едешь степью, то на поверхности пути везде раскинулись темными лентами, проторенными копытами верблюдов и тяжелыми азиатскими колесами товарных арб. Иной богатый казах держал для караванного найма до 500 верблюдов. Число караванов определить с точностью нельзя, ибо официально известны лишь те, которые приходили к линии и от нее отходили, но и официальные данные простирали это число до 150 и до 200 в год через одну лишь степь сибирского ведомства.

Казахи сознавали всю огромную выгоду для них торгового движения. Еще в 1735 году, по просьбе хана Малой орды Абулхаира, был выстроен для торговых сношений казахов с русскими Оренбург, а в 1745 году был основан и Петропавловск, для торговли со Средней Ордой и тоже по просьбе ее хана Абул-Маxмета. Кроме этого, казахи быстро усвоили значение кредитных билетов. Все это придавало торговле большое развитие. Например, в 1820 году на Сибирской, Оренбургской и Уральской линиях было выменено разного товару лишь на 115 000 р. с., а в 1862 году привоз простирался уже до 5 348 438 р. с. и отпуск до 4 431 772 р. с. В том же 1820 году было пригнано на Петропавловский меновый двор разного скота только 70 000 голов, а в 1860-х ежегодно пригонялось свыше 100 000 голов одного рогатого скота и почти до миллиона баранов. Впрочем мена не ограничивалась Петропавловском, Семипалатинском и другими мелкими таможенными заставами по линии. В самой степи уже были учреждены ярмарки, значительнейшие из которых происходили в Кокчетау и Акмоле.

Среднеазиатская караванная торговля состояла из хлопчатой бумаги, марены, сухих фруктов, изюма, кишмиша, урюка, цицварного семени, мерлушки, мягкой рухляди, бумажных, полушелковых товаров, халатов и прочего. В Среднюю Азию отпускались полуситцы, плис, нанка, миткаль, юфтю, тюменский товар кожанный, сукна, медные и железные изделия, посуда, сундуки. В особенности же вывоз хлопчатой бумаги быстро увеличился, чему много благоприятствовала окончившаяся североамериканская война. Конечно, среднеазиатский хлопок был далек добротой от американского, однако толчок, данный этой важной статье привоза, вынуждал среднеазиатских производителей обрабатывать тщательнее свои плантации. Наконец, торговля с Западным Китаем производилась преимущественно в пограничных китайских городах. Казахи пригоняли туда большей частью скот, выменивая его на чай и шелковые материи.