Иван Феодорович Бабков (1827-1905) был русским географом и военным деятелем. Под конец карьеры он также исполнял обязанности Степного Генерал-Губернатора. Через несколько лет после его смерти, в 1912 году, в одной из петербургских типографий вышли его мемуары, получившие название «Воспоминания о моей службе в Западной Сибири (1859-1875)». В этом труде есть личные переживания касательно событий, имевших место в тот период, а также весьма любопытные измышления о своих современниках. Одно из них было посвящено Шокану Уалиханову, а именно его путешествию в Кашгар, результаты которого в некоторой степени ухудшили отношения между Генерал-Губернатором Западной Сибири Г.Х. Гасфордом и директором Азиатского Департамента Е.П. Ковалевским. Портал Qazaqstan Tarihy расскажет об этом подробнее.
Часть про Уалиханова в воспоминаниях Бабкова начинается с его подробного доклада о китайской границе и представления рельефной карты Заилийского края военному министру Д.А. Милютину и русскому послу в Китае Н.П. Игнатьеву. В конце доклада военный министр приказал в назначенный день представить царю этот доклад и взять с собой рельефную карту. В назначенный день, в 9 часов утра, Бабков прибыл в Зимний дворец, куда одновременно была принесена топографом Федоровым и рельефная карта. Вскоре прибыл и граф Милютин. Получив от него приказ ожидать в приемном зале, его вскоре вызвали в кабинет царя. Вслед затем в кабинет принесли рельефную карту и был сделан краткий доклад в присутствии царя и великого князя Константина Николаевича и военного министра. Рассматривая рельефную карту, царь обратил внимание на горную котловину озера Иссык-куль и на всю окрестную горную страну. «А вот Токмак и Пишпек»! - сказал Константин Николаевич. Эти два кокандских укрепления получили тогда известность, вследствие зачуйского похода генерала Циммермана. Затем, задав несколько вопросов относительно движения русского войска из укрепления Верный к Пишпеку и относительно высоты горных хребтов, замыкающих Чуйскую долину, царь отпустил Бабкова. Военный министр, по окончании доклада, выйдя из кабинета царя, приказал ему снова явиться в Зимний дворец в день, который будет назначен для особого совещания под личным председательством царя, по делу о разграничении с Западным Китаем и об ассигновании необходимых для этого сумм.
По поручению Генерал-Губернатора А.О. Дюгамеля, по некоторым делам, относящимся к Западной Сибири, Бабков должен был представиться и Государственному Секретарю, управляющему делами существовавшего в то время Сибирского комитета тайному советнику И.И. Буткову. Прием был весьма любезный. Бутков просил Бабкова передать А.О. Дюгамелю, что всем возбужденным им ходатайствам, поступившим в Сибирский комитет, будет дан надлежащий ход. Затем разговор перешел к делу о разграничении с Западным Китаем. Бутков высказал мысль, что для командировок на окраины государства по особо важным делам, требующим энергии и находчивости, должен быть назначен человек по возможности молодой и непременно холостой. После Буткова, Бабков счел долгом представиться также и бывшему директору Азиатского Департамента сенатору Е.П. Ковалевскому, с которым имел случай познакомиться в одну из прежних своих поездок из Сибири в Петербург. Ковалевский принадлежал к числу таких деятелей, что ознаменовали себя важными заслугами как на ученом, так и на административном поприщах. Изданием описаний предпринятых им путешествий во внутреннюю Африку, Черногорию и Китай, он приобрел почетную известность талантливого писателя и знатока Востока. В 1847 году, по приглашению Египетского Вице-Короля Мехмеда-Али, Ковалевский для исследования золотых россыпей совершил экспедицию в Нубию, где дошел до местности Фатцогло на Голубом Ниле. В 1849 году, сопровождая членов русской духовной миссии в Пекин, Ковалевский содействовал своим влиянием, чтобы миссия следовала в Пекин в пределах Монголии по купеческому тракту, несравненно более удобному для переезда, сравнительно с прежней дорогой через Аргалинские пески, по которым умышленно водили миссию китайские чиновники и притом каждый раз по разным направлениям, с целью ввести нас в заблуждение о прямом и кратчайшем пути, ведущем в Пекин через Монголию. В 1851 году Ковалевский заключил в Кульдже с уполномоченными китайского правительства известный Кульджинский трактат, по которому были открыты для русской торговли города Западного Китая Чугучак и Кульджа и учреждались в этих городах русские консульства. В заключении этого трактата Ковалевский указал на необходимость прочного занятия русскими Заилийского края и водворения в среде казахов Старшего жуза и Кыргызского ханства «порядка и спокойствия», которые могли бы обеспечить беспрепятственное следование торговых караванов в пределы Западного Китая через земли, занятые казахами. С этой точки зрения, Кульджинский трактат имел важное значение для русских не только в торговом, но и в политическом отношении, послужив поводом к продолжению наступательного движения вглубь Средней Азии, начатого генералом Горчаковым, положившим начало к занятию русскими Заилийского края и сообщивший русскому миру первые сведения об этой отдельной окраине. В 1853 году Ковалевский был командирован в Молдавию и Валахию, а в 1856 году получил назначение на важный и ответственный пост директора Азиатского департамента. Мысль об отправке своего агента в Кашгар и о необходимости образовать именно в Ташкенте военно-административный центр для управления Туркестанским краем также принадлежал Ковалевскому. Он принял Бабкова весьма радушно и очень много и подробно расспрашивал о китайской границе и о происходивших переговорах с китайцами в Чугучаке. Затем их беседа оживилась воспоминаниями прошедшего и коснулась посылки агента в Кашгар, для чего был избран Г.Х. Гасфордом молодой офицер из казахов Шокан Уалиханов. Здесь-то Бабков и рассказывает о командировании Уалиханова в Кашгар.
Шокан Чингизович Уалиханов происходил из султанского, т.е. аристократического рода казахов Среднего жуза и был правнуком известного Абылай хана.
Выпущенный из Сибирского кадетского корпуса корнетом в 1853 году, он вскоре был назначен состоять по особым поручениям при Генерал-Губернаторе Гасфорде, который видимо, благоволил к молодому и ловкому казаху. Такое же покровительство оказывал Уалиханову и помощник военного губернатора области Сибирских киргизов полковник К.К. Гутковский. Когда в Министерстве Иностранных Дел был возбужден вопрос, по мысли Ковалевского, о пользе и необходимости послать своего агента в Кашгар, выбор Гасфорда остановился на Уалиханове. Цель этой командировки заключалась в собрании сведений политического характера, а также о географии страны и состоянии торговых путей, ведущих из русских пределов в Кашгар.
Строго говоря, по словам Бабкова, Уалиханов не был подготовлен к такому важному поручению, которое на него возлагалось, и не вполне удовлетворял требованиям, предъявляемым к подобного рода командировкам. Так, по мнению Н.М. Пржевальского, который, по своему опыту и знанию дела, считался самым авторитетным лицом в деле организации путешествий в далекие азиатские страны, личность путешественника в Центральную Азию должна была удовлетворять следующим условиям: цветущее здоровье, крепкие мускулы, энергия и решимость. Вместе с тем необходима была и научная подготовка, специальная хотя бы в немногом. Далее - прирожденная страсть к путешествиям и беззаветное увлечение своим делом. Путешественник должен был быть отличным стрелком и не гнушаться никакой черной работы, как, например, навьючивания верблюдов, седлания лошадей и прочее.
Уалиханов же, по словам Бабкова, не удовлетворял почти ни одному из этих условий. Здоровье он имел весьма слабое. Не говоря про специальное, но и общее образование, полученное им в Кадетском корпусе, где он окончил только половинный курс первого класса, было, можно сказать, поверхностное. К тому же, как природный казах, Уалиханов не был чужд азиатских воззрений и естественным образом смотрел на все окружающее с азиатской точки зрения. Все это впоследствии отразилось и на составлении отчета о его путешествии, который, по ходившим в то время в Омске слухам, составлялся по случаю болезни Уалиханова по его показаниям К.К. Гутковским, под редакцией самого Гасфорда. В этой записке географическо-статистический отдел, который, по-видимому, должен был составлять существенную часть ее, значительно ослаблялся изложением излишних подробностей политического характера, частью уже известных из других сочинений. Кроме того, ни карты пройденного пути, ни плана Кашгара и его окрестностей, что в то время представляло живой интерес, не было приложено к этому отчету, потому что, при отправлении в Кашгар, Уалиханов не взял с собой для производства глазомерной съемки не только какого-либо простого топографического инструмента, но даже бусоли. Затем, во все время пребывания своего в Кашгаре, Уалиханов оставался в городе, не предпринимая экскурсий даже в ближайшие его окрестности.
В то и даже в более позднее время, как это справедливо заметил известный русский писатель и публицист Р.А. Фадеев, вовсе не было при русских штабах офицеров, хорошо подготовленных к ориентальной части. Вследствие чего, как в Средней Азии, так и на Кавказе, им приходилось обращаться к помощи местных жителей. Так было и в этом случае, тем более, что Уалиханов, хоть и был казахом по происхождению, но оказывался наиболее подходящим лицом для подобной командировки по практическому знанию им языков и отличавшемуся способностями и наблюдательным умом. По случаю отправки Уалиханова в Кашгар был снаряжен, по распоряжению Гасфорда, особый караван под ведением караван-баши ташкентца Букаша, проживавшего в Семипалатинске, а впоследствии на Аркатском пикете, между городами Семипалатинском и Сергиополем (ныне Аягоз). Уалиханов же находился при караване в качестве родственника Букаша. Выступив из Семипалатинска в июне 1858 года, караван следовал в город Сергиополь, Копал и укрепление Верное, а оттуда на реку Чилик к реке Мерке и затем через Сан-Ташский проход к реке Тупа, впадающей в восточную оконечность озера Иссык-куль. Далее караван следовал через Заукинский проход в Тянь-Шаньском хребте в долину реки Нарын к укреплению Куртка и затем мимо озера Чатыр-куль и через Теректинский горный проход к Кашгару. Весь пройденный путь от укрепления Верного до Кашгара простирался до 700 верст.
В Министерстве Иностранных Дел с понятным нетерпением и живым любопытством ожидали сообщения подробностей о поездке Уалиханова в неведомый дотоле Кашгар, находившийся в соседстве с Индией и в 350 верстах от Кашмира. Больше всех интересовался этим Ковалевский, как инициатор этого дела и ориенталист по призванию. Слух о пребывании своего агента в Кашгаре и о собранных им любопытных сведениях Восточном Туркестане или Малой Бухарии, по близкому знакомству Ковалевскаго с графом Блудовым, проник и в высшие петербургские сферы. Произведенное впечатление усилилось еще и тем обстоятельством, что в Министерстве Иностранных Дел было известно об отправке также в Кашгар из Индии английского агента известного Адольфа Шлагинтвейта, который впоследствии был убит в Кашгаре.
Между тем оказалось, что редакция отчета Уалиханова потребовала много времени. Вследствие этого представление его замедлилось, а отчет был получен только тогда, когда о Кашгаре и Уалиханове уже достаточно поговорили и потом, как это всегда бывает, забыли.
На Ковалевского, по понятной причине, все это произвело неприятное впечатление. Он высказал свое неудовольствие на Гасфорда за представление отчета в то время, когда впечатление, произведенное удачной поездкой агента в Кашгар, в противоположность той трагической развязке, которою завершилась поездка туда же английского агента, уже успело остыть и мало-помалу изгладиться.
Вообще, насколько Бабков мог заметить, между Ковалевским и Гасфордом существовали натянутые отношения и последнему иногда приходилось получать из Азиатского Департамента депеши, в которых сквозь наружную оболочку вежливого тона прозрачно проглядывали едкие замечания по поводу некоторых распоряжений Гасфорда по пограничным делам. По всей вероятности, к этим неудовольствиям были особые причины, но отчасти в этом виноват, по-видимому, и сам Гасфорд. И.И. Захаров рассказывал Бабкову, что он был очевидцем такого случая. В 1851 году, по окончании переговоров с китайцами в городе Кульджа по делу об открытии торговых отношений с Западным Китаем, кончившихся заключением, как упомянуто выше, Кульджинского трактата, Ковалевский, который в то время был полковником корпуса горных инженеров и не занимал еще поста директора Азиатского Департамента, выехал из Кульджи в Петербург через Копал, Семипалатинск и Омск. Прибытие Ковалевского в Копал в сопровождении лиц, принимавших участие в переговорах с китайцами и И.И. Захарова и П.П. Татаринова, которые вскоре после того были назначены консулами в Кульджу и Чугучак, совпало с приездом туда же и Г.Х. Гасфорда, в то время только что назначенного Генерал-Губернатором Западной Сибири.
Ковалевский со всеми сопровождавшими его лицами Кульджинской дипломатической комиссии, почел долгом представиться Гасфорду и отправился вместе с ними в отведенное Генерал-Губернатору помещение, во время заранее назначенного общего приема всех военных и гражданских начальствующих лиц в Копале, а также султанов, биев и почетных казахов Старшего жуза. Прибыв к Гасфорду, когда все представлявшиеся лица уже собрались, члены комиссии скромно поместились в конце их, надеясь, что Гасфорд, увидев Ковалевского, окажет ему предпочтение и примет его ранее прочих представляющихся лиц. Но на деле вышло не так. Гасфорд, начав прием, невозмутимо продолжал его, хотя едва ли можно допустить, чтобы он не заметил или не знал, что в числе представлявшихся лиц были и члены дипломатической комиссии. По окончании приема, Гасфорд вдруг обратился к Ковалевскому с восклицанием: «Ах! это вы, Егор Петрович»! Понятно, что это приветствие озадачило и несколько смутило последнего, тем более, что было совершенно неожиданным и произвело неприятное впечатление на всех членов комиссии. Ковалевский на этот раз должен был сдержать себя и, по всей вероятности, сожалел, что не послушался советов И.И. Захарова и других лиц, предлагавших ему представиться Гасфорду не во время общего приема, но отдельно, в особой аудиенции. Такое особое представление казалось было наиболее соответственным положению, занимаемому Ковалевским, как уполномоченного от русского правительства, который мог детально сообщить Гасфорду немало сведений, имевших значение в торговом и политическом отношении и могущих, прежде всего, принести пользу Западной Сибири, т.е. краю, вверенному его управлению.
Чтобы закончить о Уалиханове, Бабков добавил, что по окончательном изготовлении отчета о его поездке в Кашгар и представлении Гасфордом этого отчета в Министерство Иностранных Дел, Уалиханов был отправлен в Петербург. Ковалевский очень заинтересовался молодым казахом, совершившим удачное путешествие вглубь Средней Азии и, между прочим, представил его графу Блудову, как личность выдающуюся в среде своего народа, а главное, как побывавшего в Кашгаре, о котором имелись в то время самые смутные сведения. Словом сказать, Уалиханову вначале было хорошо в Петербурге, но вскоре тамошний климат подействовал разрушительно на его здоровье и он решился возвратиться в Омск. Оттуда Уалиханов отправился в свою родную степь, где женился на дочери султана Тезека Нуралиева и в 1864 году умер от чахотки, в 31 год от роду. Статьи Валиханова: «Очерки Чжунгарии и о состоянии шести восточных городов китайской провинции Нань-лу» были напечатаны в «Записках Географического Общества» 1861 года, а статья о поездке его от Заукинского прохода до Кашгара была помещена в «Известиях Общества» за 1868 год.
