В 1910 году царским правительством было заявлено, что «отныне нашей центральной задачей должно быть не выселение крестьянских масс из Центральной России, а заселение окраин крепким элементом». Иными словами, кулачество становится социальной опорой царя в Туркестане. Дума поддержала «новый курс», а ее лозунг «заселение важнее переселения» был положен в основу переселенческой политики.
Вслед за курсом был издан ряд законов и распоряжений. Один из них – законопроект об особом сборе с хлопка, поступающего из Закавказья и Средней Азии. Законопроект поступил на рассмотрение в Думу в феврале 1910 г. По нему предлагалось взимать по 50 копеек с 1 пуда хлопка, поступающего на внутренний рынок. Собранные суммы намечалось использовать для ирригационных и гидротехнических сооружений в Туркестане. Промышленники сумели настоять на отклонении законопроекта. Любопытна мотивировка депутатов: «Взимать до 50 коп. с пуда хлопка, это все равно, что брать дополнительно по 5 коп. с пуда ржи. Кто же из помещиков, пойдет на дополнительный 5-ти копеечный сбор». К слову, два года спустя комиссия по хлопководству выступила с предложением «Об отпуске 230 тыс. рублей на усиление мероприятий по развитию хлопководства в Туркестане и Закавказье», получившем одобрение. Но для развития хлопководства был необходим четкий, скоординированный план действий, которого в этом законопроекте не было.
Продолжая тему хлопка, хотелось бы упомянуть один небезынтересный факт. В 1894 году министр земледелия и государственного имущества Ермаков, вернувшись из Туркестана, докладывал царю о государственном значении культуры хлопчатника в Туркестане и о возможности для местного хлопка вытеснить с рынков России хлопок американский. Эти слова министра были подчеркнуты императором и вызвали следующую резолюцию: «Весьма желательно этого достигнуть». Толчок для обсуждения вопросов хлопководства в Думе дало прекращение торгового договора между Россией и США о поставках хлопка. Именно поэтому русские правительственные и промышленные круги были озабочены перспективами развития хлопководства в Туркестане.
В отчете за 1911 год Кокандский биржевой комитет отметил, что «Фергана и вообще Туркестан только тогда исполнят свое предназначение в экономике империи и только тогда будет заслуженно носить наименование “жемчужины” России, если используют всю потенциальную мощь сельского хозяйства, по преимуществу хлопка и шелка, получая в обмен на это из России хлеб, корма, продукты обрабатывающей промышленности; и всякая препятственная мера, способная остановить поступательное движение хлопководства в Туркестане, была бы также неразумна с точки зрения имперского хозяйства, как, например, были бы смешны меры к насаждению хлебов в Баку и Донецком бассейне».
Весной 1912 года А.В. Кривошеин, министр земледелия и государственного имущества, посетил Туркестан с «заранее намеченной целью» - лично ознакомиться с условиями возможного расширения туркестанского хлопководства. По его мнению, этот вопрос был центральным для края и имел три основных грани. Первая – это хлопок, вторая – орошение, и третья, «пока еще затененная, но может быть важнейшая» – русское заселение. Так, Кривошеин писал: «Очевидно, были глубокие внутренние причины, задержавшие русское заселение края. Причины эти – густота туземного населения в полосе орошаемых земель и сравнительная бесплодность земель неорошаемых. […] Политическое преобладание в Туркестане русской народности должно быть закреплено и хозяйственной его силою. Надо дать русским переселенцам в руки бесспорное земельное богатство, а таким в Туркестане является только орошение земли. Но все ранее орошенные земли в руках туземцев остаются, следовательно, или их у них скупить, или оросить новые». К слову, говоря о том, что земли нужно «скупить» министр лгал. Их можно было просто отобрать в качестве излишков у местного населения, и дополнение к ст. 270 «Туркестанского положения» это позволяло.
Записка А.В. Кривошеина на долгое время стала поистине программным документом как для Министерства земледелия и землеустройства, так и для переселенческой комиссии IV Государственной думы. Таким образом, определенно можно сказать, что Дума III созыва считала переселение средством планомерной, рациональной колонизации. Это неоднократно подчеркивал в своих выступлениях князь Голицин, глава переселенческой комиссии Думы III созыва.
В самом начале работы IV Думы в 1912 году прозвучало заявление депутата Трегубова, члена переселенческой комиссии III Государственной думы. В частности, он призывал депутатов обратить внимание на то, что нужно организовать не столько переселенческую, сколько колонизационную комиссию. Впрочем, это заявление не было поставлено на голосование.
Далее, 7 декабря 1912 года были избраны 33 члена переселенческой комиссии IV Думы, а 11 декабря – ее руководящий состав. Председателем стал националист и товарищ председателя комиссии в III Государственной думе П.Е. Сувчинский, а в «коалиционный» президиум избрали товарища председателя граф Капнист (октябрист) и Виноградов (кадет), секретари Симонов (октябрист) и Трегубов (националист).
14 декабря 1912 года в Думу был внесен законопроект «О пользовании водами в Туркестане», который сохранял за государством верховное право на воду, и создавал местные органы управления ирригационными сооружениями и распределением воды. И это для края, где практически все земледелие было возможно лишь с применением искусственного орошения.
14 февраля 1914 года состоялось заседание бюджетной комиссии, на котором обсуждалась смета Переселенческого управления. Первым вопросом, заданным Переселенческому управлению, был вопрос депутата Виноградова – почему численно уменьшилось переселенческое движение, почему многие едут обратно, чем объяснить большое количество неустроенных новоселов. Другой депутат Опочинин поднял вопрос об общем плане заселения края, при котором преследовались бы не только цели занятия свободных земель, но и цели укрепление границ. В итоге, народные избранники посчитали возможным сократить смету Переселенческого управления на 72 тыс. руб. В частности, на 19 тыс. сокращалось финансирование гидротехнических изысканий в Семиреченском и Сырдарьинском переселенческом районах.
На заседании 18 февраля 1914 г. на повестке дня стоял вопрос «О привлечении частной предприимчивости к разработке впусте лежащих земель». Суть его заключалась в том, чтобы частные лица и учреждения имели возможность арендовать для сельскохозяйственных, промышленных и торговых целей «впусте лежащие» казенные земли, с правом выкупа их в собственность. По данным комиссии такие земли были и в Туркестане. Впрочем, дело не подвинулось дальше начала общих прений по данному законопроекту. При обсуждении, правда, обнаружился парадокс: «впусте лежащие» земли Туркестана, пригодные для скотоводства и хлопководства, все уже «заняты и имеют определенное назначение». Так что прежде чем сделать эти земли свободными, оттуда нужно выселить коренное население. Таким образом, оказалось, что законопроект можно применить только для неорошаемых земель, что потребовало бы дополнительных капиталовложений, а как уже отмечалось выше, расходы на проведение гидротехнических и оросительных работ в Туркестане были бюджетной комиссией значительно сокращены. В итоге рассмотрение законопроекта было отложено.
7 мая 1914 года обсуждение вопроса о «впусте лежащих» землях было продолжено. Каждому из членов комиссии были розданы печатные экземпляры новой редакции «О предоставлении частным предпринимателям свободных казенных земель в целях производительного их использования». При рассмотрении правила оказались лишь исправленным правительством законопроектом о «впусте лежащих» землях.
На обсуждение законопроекта «Об отводе русским переселенцам участков казенной орошаемой земли в Голодной степи Самаркандской области» депутатам потребовалось два заседания. В частности, говорилось, что вновь орошенные земли, да еще за государственный счет, должны быть отданы под русские поселения. Об этом же в своем докладе Государственной думе, 10 мая 1913 года, говорил Кривошеин. Главноуправляющий никак не мог расстаться с идеей создания из крестьян центрально-черноземных губерний хлопкоробов новой формации. К заселению допускались лица всех христианских вероисповеданий, имеющие имущество в размере 1 тыс. руб. Размер надела определялся от 8 до 10 десятин на 1 крестьянский двор, оговаривалось льготное налогообложение, но со временем должен был взиматься сбор в пользу погашения государственных затрат на строительство оросительной системы.
Мусульмане в край не допускались. Посчитали так: деньги для орошения собирались со всей России, а ввиду своей территориальной близости богатые «туземцы» могли оказаться «в более благоприятном положении» в сравнении с русскими переселенцами. Крупный помещик, депутат от Курской губернии Марков открыто заявил: «Когда очистится место для других (граждане нерусской национальности), второго сорта, тогда вы пустите туда других. А сейчас вы пустите туда русский народ, ибо это место инородческое нуждается в том, чтобы оно до некоторой степени обрусело. Обрусело в государственном смысле». Ему возражал Дзюбинский, считавший, что местное население привыкло к местному климату, а потому является самым лучшим хозяином в этих местах.
Депутаты-мусульмане, в свою очередь, назвали аргументы Маркова «зоологическими». От имени мусульманского населения они выразили протест по поводу данного законопроекта. «Мы от всей души протестуем, – заявил депутат Г.Х. Еникеев, – против насилия, учиняемого над беззащитным населением Туркестанского края». Вместе с кадетами мусульманская фракция требовала допустить в край представителей всех вероисповеданий и национальностей. Еникеев отметил, что введение ограничительного имущественного ценза отодвигает на второй план основную цель проекта – устройство крестьян, не имеющих достаточно земли на родине. Другими словами, «почему одних бедняков нужно устраивать, за счет других?». Будущий председатель Туркестанского комитета Временного правительства, а тогда депутат от кадетов Щепкин считал, что землю нужно раздать тем, кто в ней нуждается, то есть жителям самого Туркестана. Он предостерег Думу от возможных ошибок, которые станут следствием абсолютного незнания депутатами местных условий и проблем. Тем не менее, вопрос о заселении Голодной степи прошел через комиссию за два заседания, во многом благодаря графу Капнисту. В итоге законопроект был принят в первоначальном виде. 21 июня 1914 года он был утвержден царем.
Вскоре началась работа второй сессии Думы IV созыва. Запрос «О проведении за счет частных средств оросительных работ в Туркестане» рассматривался в сельскохозяйственной комиссии Государственной думы. Вновь всплыл все тот же вопрос о «впусте лежащих» землях и о привлечении к ним «частной предприимчивости». Переселенческая комиссия, которая позже подхватила законопроект, обратила внимание на то, что российское законодательство вообще не знает такого термина «впусте лежащие» земли. Только статья 306 Законов гражданских упоминала о «казенных ненаселенных» и «пустопорожних» землях, которые не принадлежат никому, но входят в состав государственного имущества. Вместе с тем комиссия установила, как исключение, что «излишки» в землепользовании казахов, обращаемые в порядке ст. 270 Туркестанского положения в государственный земельный фонд, должны признаваться землями «впусте лежащими». Парадоксальность такого заявления нисколько не смутила депутатов. Тем более, если столь велико стремление заселенные земли считать «свободными» и «впусте лежащими». В итоге законопроект был принят.
Тем временем, развитие хлопководства требовало создания новых оросительных систем, но денег у правительства не было, а интерес предпринимателей по вложению капитала в орошение Туркестана был чрезвычайно низок. Иностранный же капитал к делу орошения не привлекался, хотя отдельные коммерсанты предлагали свои услуги.
7 марта 1914 года в сельскохозяйственную комиссию Государственной думы был передан законопроект «Об отпуске средств на переустройство канала “Император Николай I” в Голодной степи».
Немного о канале. Он был сооружен на средства племянника Николая I князя Николая Константиновича Романова, сосланного в Туркестан в 1886 году. Его постройка была закончена в 1897 году, а район орошения охватывал до 7 тыс. десятин земли. В 1899 году канал был принят в ведение Главного управления землеустройства и земледелия, а князю были частично возмещены его расходы. Этот канал был одним из первых удачных опытов орошения пустынных земель в Туркестане, но вместе с тем обладал значительными техническими недоработками. Поэтому было признано заменить этот канал новым, с площадью орошения в 45 тыс. десятин. Ежегодно до 1910 года на поддержание канала в рабочем состоянии расходовалось до 10 тыс. руб., а на укрепление головных сооружений канала было отпущено еще около 65 тыс. рублей.
Еще в 1911 году, при рассмотрении законопроекта об отпуске средств на окончание работ по орошению северо-восточной части Голодной степи, Государственная дума посчитала, что общая стоимость проекта Главного управления землеустройства и земледелия исчислялась в сумме 1 230 020 рублей. Бюджетная комиссия на своем заседании 5 июня 1914 года сократила сумму до 731 570 рублей, отложив расширение магистрального канала.
Тем не менее, в отношении сметы Переселенческого управления на 1914 года следует отметить, что она первый раз за всю историю существования Государственной думы прошла без сокращений. У Думы просили 30 229 324 рублей – Дума столько и дала. Что касается итогов оросительных работ в Туркестане, то практически полвека тянулись бесконечные разговоры, разрабатывались законодательные предложения, создавались грандиозные технические проекты, но все они остались неосуществленными за исключением нескольких в Мургабском государевом имении и канала «Императора Николая I» в Голодной степи.
Выселение части крестьян или отвод лишних земель не мог оказать никакого влияния на саму систему хозяйства. Не удивительно, что даже в официальных документах чиновники зачастую признавали, более высокий уровень агрокультуры у местного населения, по сравнению с переселенцами. Примечательно еще и то, что краевая администрация не очень лестно оценивала тех, кто приезжал в край в поисках лучшей доли. Переселенцев сравнивали с ссыльными и каторжными англичанами в Америке и Австралии. В частности, военный губернатор Ферганы Сусанин писал генерал-губернатору Самсонову: «После завоевания должно было последовать показание нашей нравственной силы в русских поселенцах: здоровья, трезвости, настойчивого труда, а также честности и воспитанности. Поселенные же здесь были люди случайные, обессилевшие дома и бросившиеся искать в далеких краях даровой земли».
Несмотря на то, что в Семиречье число переселенцев возросло с 2,3 тыс. в 1905 г. до 6,3 тыс. в 1910 г., (в Сырдарьинской области к 1910 г. насчитывалось 7778 переселенцев, а в Закаспийскую область в 1908–1909 гг. прибыла 121 семья), колонизация Туркестана была ничтожна. Русское население часто чувствовало себя временщиками на бесплатно предоставленной государством земле. Оно устраивалось здесь либо самовольно, входя в те или иные соглашения с первоначальными хозяевами земли (зачастую и без него), либо на пресловутых «излишках», изъятие которых государство узаконило в 1910 году, или в организованном порядке с 1912 года на землях, орошенных за счет государственных средств в Голодной степи. Этот последний вид колонизации не успел получить значительного расширения, в связи со спадом в колонизационном процессе, вызванным началом Первой мировой войны.
Итак, с начала ХХ века и вплоть до 1917 года, Россия стояла на позициях выселения наибольшего количества излишнего крестьянского населения из России. Что касается промышленных и предпринимательских кругов, особенно связанных с хлопководством, то им подобный вариант колонизации Туркестана, который отнимал у местного хлопкороба орошаемую землю и отдавал ее не умеющему сеять хлопок русскому крестьянству, не сулила ничего кроме убытков. Хозяйственные и экономические интересы ставились в прямую зависимость от сиюминутных, подчас безответственных, политических акций правительства.
Следует отметить, что III и IV Думы твердо стояли на позиции, что переселение должно преследовать цель насаждения в Туркестане «русского элемента». Было четко сформулировано положение – переселение невозможно без освоения дополнительных земель, а освоить эти земли значило оросить их. Для этого стали использоваться частные капиталы. Считая дело колонизации окраин и переселенческий вопрос неотъемлемым государственным делом, Дума IV созыва охотно шла навстречу заявлениям о необходимости их расширения и качественного улучшения. Но и метод «изымания излишков» продолжал исправно действовать. Однако русские крестьяне переселенцы неохотно брались за выращивание новой для себя культуры хлопчатника, а на получаемых от государства участках продолжали сеять зерновые.
В целом же, результаты переселения были непосредственно связаны с изменениями и корреляцией позиций как депутатского корпуса разных созывов, так и краевой администрации. Хотя Дума и занималась переселенческим вопросом самым непосредственным образом, кардинального влияния на ситуацию оказать не смогла.
В 1916 году Переселенческое управление начало понемногу сознавать, что правительство, благодаря своей политике на окраинах сидит на бочке с порохом. Это станет окончательно ясным, когда во время «министерской чехарды» пост министра земледелия на короткое время займет Наумов. Курс переселенческой политики в отношении кочевого населения был резко и круто изменен. Однако было слишком поздно. Летом–осенью 1916 году в регионе развернулось широкомасштабное антиколониальное восстание.
