Начало ХХ века в истории Казахстана тесно связано с переселенческой политикой Российской империи, направленной на колонизацию бескрайних степей кочевой цивилизации. Правительство, в лице ряда местных государственных организаций, поощряло сотен тысяч прибывавших из аграрных районов империи крестьян «свободной» землей, на которой они могли бы заниматься земледелием и которые нередко отнимались у местных казахов, использовавших их как пастбища и зимовые угодья. Одной из таких организаций была землеотводная партия, в обязанности которой входило образование переселенческих участков в Степном крае, опираясь на исследования экспедиции Щербины. Портал Qazaqstan Tarihy расскажет в чем заключалась работа землеотводной партии и как она ее выполняла
В 1907 году землеотводная партия, работавшая в Устькаменогорском уезде Семипалатинской области, образовала несколько переселенческих участков в Кулуджунской волости Устькаменогорского уезда. Они отмежевали в эти участки 16 910 десятин, в т.ч. 840 десятин в виде дополнительного надела к поселку Александровскому.
При этом в участки были замежеваны 49 казахских усадеб с ближайшими к ним пастбищами и покосами. Лишенные земли 49 семей составляли 19,5%, или немногим меньше 1/5 той общинно-аульной (поземельная казахская община) группы, из земли которой были изъяты упомянутые участки. Кроме указанных 49 казахских усадеб, в те же участки были замежеваны 18 казахских оросительных канав (арыков) с их пашнями. В это число входили 13 арыков с пашнями, которые принадлежали 234 казахским семьям, составлявшим 90,36% той общинно-аульной группы, земли которой были подвергнуты изъятию, и которая вся целиком состояла из земледельцев.
Повсеместно наблюдалось как чиновники землеотводной партии для ускорения работы слепо следовали за казахами. Так, бремя агрономического изучения района и задачи по поиску пригодных для земледельческой культуры участков, перекладывались на плечи казахов. У последних отнимались усадебные земли, прилегавшие к ним лучшие пастбища, покосы и орошаемые и неорошаемые пашни. В особые заслуги чиновникам землеотводных партий ставилось количество отведенных в рабочий сезон десятин.
В статье «Отчуждение киргизских орошаемых пашен» («Сибирские ведомости», №18, 1908 год) сказано, что этому «искушению» не поддавались лишь редкие производители работ, посвящавшие свое рабочее время изучению казахской степи, искавшие участки там, где образование переселенческих участков наименее болезненно затрагивало жизненные интересы местных казахов. Однако они редко засиживались на одном месте – их часто переводили за малую производительность труда, прикрываясь разными казенными мотивами. Подобное отношение центрального ведомства к оценке труда чиновников межевых партий, работавших в казахской степи, создало тип скоропалительных работников, слепо следовавших в оценке пригодности казахской степи к земледельческой культуре за казахами. Они «полагались» на казахов и, вместе с тем, преследовали их по пятам, отчуждали их усадьбы, покосы и пашни. Этим своеобразным методом фабричного производства переселенческих участков объяснялись двух- и даже трехкратные выселения одних и тех же казахов с их усадебных мест, занятых ими после выселения из отцовских зимовок, отнятых под переселенческие участки.
Конфигурации переселенческих участков в казахской степи отличались идеальной простотой: они были четырехугольны, иногда квадратной формы, что обуславливалось не столько однообразием почвы, сколько верой производителей работ в агрономические познания казахов и стремлением производителей к сокращению работ, что не соответствовало качественному повышению участка. При указанном методе отвод переселенческого участка сводился к отысканию по сборнику Щербины района и группы с излишками земли и проектированию под участок казахских усадеб и пашен.
Между тем, законы, действовавшие в Степном крае в те годы, де-юре гарантировали неприкосновенность указанных казахских угодий:
«Ст. 122: Зимовые стойбища и обрабатываемые земли предоставляются в бессрочное общественное пользование каждой волости и каждого аульного общества отдельно, по действительному пользованию и согласно обычаям, а в случае споров - по количеству имеющегося скота и размерам хозяйства».
В законодательных мотивах этой 122 ст. Степного Положения 25 марта 1891 года сказано:
«Общественное пользование зимними пастбищами составляет естественную необходимость кочевого скотоводства при ограниченном пространстве удобных для зимовок мест, а общность владения пахотными землями обеспечивает каждому бедному кибитковладельцу возможность снискивать пропитание посредством земледелия и, кроме того, вызывается недостаточностью средств и сил отдельных лиц для устройства и поддержания оросительных каналов (арыков) в местностях, где хлебопашество возможно только при искусственном орошении».
Когда Государственный Совет принял «Степное Положение» от 25 марта 1891 года, правительство признавало «ограниченность пространств, удобных для зимовок», а «в общности владения пахотными землями» видело возможность казаху снискать себе и семье путем земледелия «пропитание» и, наконец, признавало, что зимние пастбища, усадьбы и «обрабатываемые земли, т.е. пашни, предоставляются в бессрочное общественное пользование каждой волости и каждого аульного общества (сельская община) отдельно, по действительному пользованию и согласно обычаям...». Однако уже в 1908 году правительство изменило свой взгляд и посчитало, что отныне казахские усадьбы, покосы, пашни и плотины находятся в той же категории казахских земель, как летние кочевья, джайляу, которые были исключены из 122 ст. «Степного Положения». Тогда правительство смотрело на казахские поземельные отношения объективно, результатом чего явилась 122 статья, которая защищала неприкосновенность наиболее ценных казахских угодий. Отныне же казахские усадьбы и пашни оказались объектом чрезвычайно скоропалительного отчуждения, попиравшего жизненные интересы казахского населения.
Возвращаясь к конкретному факту замежевания в участки усадеб, пастбищ, покосов 49 казахских семей и плотин, канав и пашен более 234 семей, можно взглянуть в IX т. трудов экспедиции Щербины, где сказано:
«Пользование пастбищами, ближайшими к кстау данного аула (9 селений в ауле в среднем - этот аул есть киргизский зимний поселок), принадлежит исключительно этому аулу; почти у каждого имеется койболык, отмеченный известными признаками. Прочими пастбищами пользуются сообща.
Покосы у каждого аула отдельные. Расположены они по рр. Иртышу, Кайнгды по озеру Балыктыкуль и т.п. Участки отдельных аулов разделены пограничными пунктами в виде камней, кучек, дерна и т.п.
Пользование покосами подворное, но при образовании новых кибиток (отау) покос им дается всем аулом, причем каждый хозяин уступает известную долю на своей части.
Пахотные земли находятся в 2-х местах: у рода Акболат по р. Кайнгды, у прочих по р. Лайлы. И тут, и там пашни арычные: у рода Джайнак 2 тогана (плотины и канавы), у родов Джолак и Бекен по одному и у рода Акболат тоже один тоган.
Пашни поделены между хозяевами еще дедами. Если кто не в силах обрабатывать своего участка, тот уступает его богатому хозяину за какую-нибудь отплату с его стороны. Отлучившиеся не теряют права на землю».
Из приведенного места официального издания (труды экспедиций Щербины изданы Г.У.З. и З.) ясно видно, что зимнее пастбище овец «койболыки» находилось в общем пользовании не общинно-аульной группы, а ее ячейки - хозяйственного аула, величина которого варьировалась от 2 до 29 семей в 143 общинно-аульной группе, состоявшей из 28 хозяйственных аулов. Покосы принадлежали не всей общинно-аульной группе, а хозяйственному аулу, в котором каждое хозяйство-семья пользовалось покосами подворно. Пашня также была поделена еще при дедах подворно. Плотины и арыки принадлежали отдельным родам, составившим общинно-аульную 143 группу. Отдельные отсутствующие хозяйства не теряли права на свои пашни.
Перед нами ясно и определенно выраженное поземельное право хозяйственного аула на «койболык» и на покосы, одного хозяйства на пашни и рода на тоганы (канавы и плотины). Это право на указанные угодья не выходило за пределы хозяйственного аула и ни в каком случае не могло быть распространено на всю общинно-аульную группу 143, состоявшую из 4-х родов и 254 хозяйств.
Чиновники переселенческой организации, проектируя переселенческие участки, были обязаны считаться с особенностями обычного казахского поземельного права, регулировавшего пользование землей. Однако им было некогда считаться с подобными «пустяками» вроде казахского поземельного права. Когда было велено нарезать побольше участков, то для разрешения этой упрощенной задачи достаточно было познакомиться с маленькой табличкой об излишках и применять ее к делу. При таком взгляде, все остальное в трудах экспедиции Щербины было совершенно излишне.
Зимняя территория 143 общинно-аульной группы равнялась 75 тысяч десятин. По норме Щербины, ей нужно было оставить 24 тысяч десятин, следовательно, более 1/3 земли 143 группы составляло излишки. Из ее владения могло быть отчуждено целых 50 тысяч десятин. Запроектировали всего 16 910 десятин, из этих 50 тысяч или менее 1/3 излишка и при этом замежевали 49 усадьбы, пастбища, покосы их и пашни 234 хозяйств. Казалось бы, что при наличии такого излишка есть, где искать переселенческие участки, но оказалось «надежнее» начинать с замежевывания в них казахских усадеб и пашен.
Заинтересованные казахи, ценные угодья которых подверглись отчуждению, остались ей недовольными и просили временные комиссии и общее присутствие семипалатинского областного правления войти в их положение. Просители утверждали, что лучшие земли отбирались, у них не осталось пахотной земли, что они, казахи - пахари, доказательством чему служили 200 плугов, принадлежавших просителям, и что им не предъявляли проекта участков. Любопытный по своей голословности ответ дало 1 декабря 1907 года общее присутствие семипалатинского областного правления. Они отвечали, что «осталось еще много хороших для сельского хозяйства местностей, что «излишек» 52 845 дес. пахотной земли более, чем им (киргизам) нужно», что утверждение о плугах «голословная выдумка», и что есть расписка волостного управителя об извещении заинтересованных казахов о дне заседания временной комиссии.
Между тем, местные казахи утверждали, что они подлинные пахари и за последние годы стали заводить плуги, которых у тех, чьи земли отобраны под переселенческие участки, 200 штук, что они предлагали проверить. Однако общее присутствие семипалатинского областного правления, беспомощное полным своим незнакомством с предметом, по которому должно постановлять свое последнее решение, следовало за решением чиновника переселенческого управления, который запроектировал участки, и являлся стороной, заинтересованной в проведении своего проекта во что бы то ни стало. Вместе с тем, в IX томе сборника Щербины сказано следующее:
«Из 15 101 хозяйства Устькаменогорского уезда 9 лет тому назад было имевших посева 10 488 или 69,5%, т.е. в этом отношении Устькаменогорский уезд следует вторыми за Актюбинским, где 94% казахов сеют хлеб. Из 254 хозяйств, составляющих III аульное общество, которое вошло целиком в 143 общинно-аульную группу, тогда же сияли хлеб 252 или 99,9%, т.е. в 143 гр. процент земледельцев больше, нежели в самом земледельческом уезде Киргизского края, Актюбинском. Обрабатывали пашню 9 лет тому назад, в 143 гр. своим трудом 35,4%, наймом 7,55%, смешанно 6,74%, супрягой 50,31%. По Устькаменогорскому уезду приходится на сеявшее хозяйство 0,85 пуда посева в пшеницах, а в 143 группе 13,58 пуда, т.е. эта группа есть земледельческий центр в уезде. Казахи этой группы 9 лет тому назад имели 165 сох и 141 борону».
О пользовании казахами подготовленной ими землей писала 29 января 1908 года комиссия под председательством г. заведывающего V подрайоном В.А. Саенко. Весной 1908 года, на уже утвержденных переселенческих участках, комиссия, имея в виду недоразумения, которые могли произойти между переселенцами и казахами, как это и было в поселке Воскресенском, постановила: «таковой землей не позволять пользоваться ни в коем случае киргизам».
