Долгие годы трагические страницы
истории казахского народа не освещались ни в исторических публикациях, ни в
средствах массовой информации.
Архивные документы были засекречены или же находились в ограниченном доступе.
Даже в сборниках архивных документов, посвященных коллективизации, истории сельского хозяйства или иных исследований аграрного характера вопрос последствий политики, проводимой советской властью в ауле, если можно так выразиться, упоминался лукаво или же обходился гробовым молчанием. В перечисленных сборниках не было намека на «исторические мероприятия», повлекшие к таким страшным последствиям – гибели миллионов представителей казахского народа.
На рубеже 80–90-х годов ХХ столетия архивистами Центрального государственного архива были предприняты сначала робкие попытки приоткрыть завесу над этой трагической страницей. В частности, директором Центрального архива Маратом Жаксыбаевичем Хасанаевым было опубликовано ряд статей в СМИ, где затрагивалась эта больная и долго замалчиваемая тема. Публикации основывались на документах архивов, особенно историко-документальных коллекций личного происхождения, хранящихся в архиве.
Об одном из них – личном фонде Татьяны Гавриловны Невадовской хотелось бы остановиться отдельно, потому что в ее воспоминаниях зримо вырастают поразительные факты того далекого времени.
Татьяна Гавриловна Невадовская, врач-хирург из подмосковного города Пушкино, тогда 17-летняя дочь профессора Гаврилы Степановича Невадовского, сосланного в Казахстан. В то время он заведовал Алма-Атинской зональной опытной станцией «Союзсахар», организованной в 1931 году в покинутом казахами ауле Чимдавлет, что у реки Карагалды-аул.
Ее воспоминания и проникновенные стихи «Казахстанская трагедия» убеждают, что в те голодные годы люди не ожесточились и не потеряли присущего им чувства сострадания и человечности.
Т.Г. Невадовская, будучи очевидцем и свидетелем той страшной трагедии, унесшей миллионы жизней, пропуская через себя всю горечь и боль казахского народа, спустя много лет не может забыть и задается вопросом – кто же виноват, каковы причины всенародного бедствия?
В альбоме «Годы, люди и судьбы» она пишет: «Это фотография – потрясающий обличительный документ периода так называемых «искривлений». Ранняя весна 1933 г., я шла с кем-то из специалистов. Со мной был фотоаппарат… по тракту недалеко от нашего домика сидел обессиленный, истощенный казах. Он с трудом тащился с полевых работ, обессилел, стонал, просил есть и пить. Я передала фотоаппарат своему спутнику и поспешила принести воды (су…) – он пил с жадностью. Я не заметила, когда мой товарищ меня сфотографировал. Я поспешила снова домой, чтобы принести ему кусочек хлеба и сахара. Когда я подошла к нему с хлебом… он был уже мертв. Так умирали люди в эти страшные 1932–1933 годы…» [1].
Стихи 19-летней Татьяны Невадовской «Казахстанская трагедия» подлинный обличительный документ эпохи, когда «в огромном деле, которое затрагивало судьбы большинства населения страны, было допущено отступление от Ленинской политики по отношению к крестьянству».
Несколько строк из стихов:
В природе март – пришла весна хмельная…
А все забыть – не помнить, не могу…
Уж травка первая, а я припоминаю
Замерзшие фигуры на снегу.
Не содрогаюсь я от отвращенья,
Но и смотреть спокойно не могу,
Как люди, падая от истощения,
Перебирают колоски в стогу.
… И этот труп казаха на меже.
Кто приказал? Узнать – понять хочу я,
Кто смерть и нищету послал сюда?
Где спокон веков жил народ, кочуя
С верблюдом, с осликом, и пас стада… [2]
«В память о незаслуженных и неоправданных страданиях казахского народа в тот период я бы поставила памятник, как ставят обелиски у могил неизвестного солдата», – эти слова Т.Г. Невадовской заслуживают сегодня, как никогда, особого внимания [3].
Очень долгое время, ставшая традиционной формула «трудности периода индустриализации и коллективизации», как бы не подлежала расшифровке. Весьма единичные и поверхностные исследования называли голод 1931–1933 гг. в Казахстане «продовольственными трудностями».
Многие документы учреждений и организаций, таких как Казахский Центральный Исполнительный комитет и Совет Народных Комиссаров, Народный комиссариат просвещения, Народный Комиссариат здравоохранения, относящиеся к этому периоду – все было под пудом секретности.
Ради справедливости надо признать, что объем документов и их информативность оказались не такими большими, как представляется нам и многим исследователям, интересующихся этой темой. Все-таки, советские учреждения и организации, документы которых хранятся в нашем архиве, зачастую были простыми исполнителями, главная организационная роль в этот период принадлежала партийным органам, недаром это время получило название «время голощекинских репрессий».
Каждое событие, будь то историческое, экономическое и социальное имеет свои первопричины.
О массовом голоде 30-х годов, в большинстве случаев мы говорим о последствиях, масштабы и виды которых – ужасающие. Не менее ужасающими выглядят и причины, которые можно назвать рукотворными, за короткие сроки приведшие страну к бедствию.
Об этом свидетельствуют рассекреченные документы архивных фондов Казахского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров Казахской ССР, которые представлены в виде протоколов заседаний, циркулярных писем, указаний, докладных записок уполномоченных Казкрайкома и Совнаркома, сводок представителей секретного отдела ОГПУ и др.
О чем могут рассказать эти документы? Читая их, и последовательно анализируя, можно составить целостную картину того времени – конфискация имущества и выселение крупных байских хозяйств, принудительная коллективизация, хлебо-заготовка, мясозаготовка, перегибы, допущенные в ходе их реализации, первые продзатруднения, приведшие в конце концов к массовому голоду, откочевка хозяйств, гибель людей на почве голодания, возвращение «откочевщиков»…
Каждое из перечисленных, условно называемых «этапов» составляет отдельные блоки архивных документов.
Игнорирование национальных особенностей, социально-экономического развития края, сохранившегося кочевого уклада жизни казахов, соотношение классовых сил, степени сознательности и организованности трудового крестьянства, других классов и слоев общества привело к трагическим последствиям. Разразившийся сильнейший неурожай в крупнейших зерновых районах юга страны – на Украине, в Северном Кавказе и Нижнем Поволжье только усугубил масштабы и последствия бедствия.
Можно ли было избежать этой беды? Во все времена маленький пшеничный или злаковый колосок многое значил для судеб народа. Именно на его основе возникали или рушились могущественные цивилизации. В мечтах мыслителей многих народов и времен возникали солнечные феерии всеобщего благоденствия, счастья и сытости, где главное место отводилось скромному хлебному колоску и человеку, его производящему.
По данным учета 1929 года в Казахстане было 40 млн. голов скота, а в 1932 году осталось всего около 6 млн. голов, из них 2 млн. в совхозах, из 4 млн. падающих на колхозный и индивидуальный сектор, большая часть в русских районах, а не бывших основных казахских животноводческих районах [4].
Поскольку животноводство являлось основным занятием и почти единственным источником доходов большинства казахского населения, такое состояние животноводства ударило в первую очередь по благополучию казахов.
Каковы причины такого массового уничтожения скота? Причин было много. Основными из них, приведшими страну к голодомору являлись: проведение кампании насильственной коллективизации, принудительное обобществление всего скота и применение прямого произвола в практике скотозаготовок.
Существенное влияние оказало на сокращение поголовья скота неправильное планирование. О некоторых из них могут рассказать архивные документы. В фонде Совета Народных Комиссаров Казахской АССР имеется информация заместителя Полномочного представительства ОГПУ в Казахской ССР Казкрайкому ВКП (б) от 11 ноября 1931 года, где можно узнать о следующем факте: «В связи с наступлением холодов и выпадением снега в северной части Края, обнаружилась неподготовленность некоторых мясокомбинатов к массовому поступлению нагульных гуртов и скота текущих заготовок. Перегонные пути не везде обеспечены фуражем. Предубойное содержание скота на мясокомбинатах тоже стоит под угрозой. Значительная часть вины падает в этом на Крайконтору Союзмясо. Благодаря исключительно плохо поставленному учету по нагульным операциям, дефективному планированию, халатности отдельных работников, Крайконтора Союзмясо не имеет представления где, в каком количестве и состоянии находятся нагульные гурты, подгоняемые к северным комбинатам. Необходимо отметить исключительную неповоротливость, безответственность работников всей системы Союзмясо сверху донизу. На 5 ноября с. г. в пределах Петропавловского мясокомбината скопилось 53697 голов крупного скота и 114920 баранов. На станции Каратал и ее окрестности скопилось 60000 голов скота Талды-Курганского мясокомбината. Скот не обеспечен ни кормами, ни помещением. На путях следования подкормочных баз нет. Ввиду начавшегося снегопада и сильных ветров падеж и без того истощавшего скота неизбежен. Со стороны Джаркента, Талды-Кургана подгон продолжается. Комбинат из-за отсутствия бойцов с забоем справиться не сможет…» [5].
Помимо угрожающего положения с нагульными гуртами Союзмяса, были установлены случаи внеплановой отгрузки скота из Казахстана в другие районы. К примеру, таким образом систематически вывозился скот на Среднюю Волгу: в начале ноября в Кинель поступило 74 вагона овец, в Самару 2500 овец. Овцы кормами не были обеспечены. В итоге весь скот в пути 6 дней находился голодным, потеряв 50% веса, вместо 30 кг, весили 15 и меньше. Наблюдался массовый падеж [6].
Пресловутые пятилетки, изначально проходившие под лозунгом «даешь пятилетку досрочно», «большевистский размах», скачок от «феодализма прямиком к социализму», индустриализация в кратчайшие сроки, раскулачивание, коллективизация, хлебозаготовка, мясозаготовка, которые шли на экспорт, в основной массе все эти кампании осуществлялись в принудительном порядке, и в ходе их реализации допускались перегибы. Документы о перегибах составляют отдельную группу, отразившиеся в основном в сводках ОГПУ по Казахстану. Приведу выдержку из некоторых: «…в колхозе «Джана-Даур» задержали по подозрению в хищении колхозного имущества бедняков Туксамбаева, Кусайбаева, Уразбекова и Султабаева, которых публично избили палками, потерпевшие, не перенеся побоев умерли. Колхозник Уразбеков был также подвергнут порке за кражу пшеницы, после чего умер. Семья его была лишена пайка и умерла от голода…» [7].
Голод охватил прежде всего представителей древнейшего класса человеческого общества – крестьянства, которое являлось кормильцем по отношению к другим слоям населения. Первыми жертвами голода становились дети. В бескрайних степях, отрезанные от всего мира отсутствием средств коммуникаций, вымирали целые аулы.
Уже в конце 1931 года представители ОГПУ сообщали правительству Казахстана о случаях смерти на почве голода: «В связи с острым продовольственным затруднением, в некоторых районах зафиксированы случаи голодовок колхозников и даже смерти от голода. Так, в Павлодарском районе, в ауле №16 некоторые колхозники питаются падалью. За последнее время умерло от голода 2 колхозника и 19 детей. В Кзыл-Танском районе, в ауле №1 зафиксированы голодовки колхозников. В ауле №3, в урочище «Муржик» группа женщин колхозниц-беднячек, в количестве 20 человек, ходили с грудными детьми по аулам, разыскивая пищу. Аналогичное положение отмечено в урочище «Идрей» [8].
В сводках ОГПУ за 1932–1933 гг. количество умерших на почве голода возрастает с «непомерной скоростью». В них уже упоминаются об употреблении людьми в пищу сусликов, собачьего мяса, тулака (обработанная баранья шкура). Из информационной сводки уполномоченного Казкрайкома ВКП(б) и Совнаркома Ораза Жандосова от 15 февраля 1933 года Казкрайкому и правительству республики: «При объезде аулов я встретил семьи, в которых по десятку дней трупы лежат не похороненными. Оставшимся женщинам с малолетними детьми, в этом отношении никто не помогает. Нуждающиеся едят все, что попало. Собирают кости и по десяти раз вываривают на пищу. Я встречал нескольких человек, которые ели собачье мясо и этого не скрывают. В ауле №5 ко мне подошла женщина беременная, полуопухшая от недоедания, с просьбой застрелить для нее собаку…» [9].
И сегодня ни для кого не секрет, что в те трагические дни имелись случаи «каннибализма».
Массовый убой скота на скотозаготовку и беспорядочные откочевки из гиблых мест только осложнили проведение упорядоченных мероприятий по спасению людей.
В тех же сводках секретно-политического отдела ОГПУ можно найти факты о всевозрастающем явлении – массовой откочевке казахских хозяйств: «По неполным данным только за два с половиной месяца с 1 сентября по 15 октября 1932 года откочевало по Краю 7354 хозяйств. Откочевкой охвачено 44 районов. Особенно возросли откочевки в Восточно-Казахстанской и Карагандинской областях. Смертность принимает угрожающие размеры. Население настроено панически, бросает имущество и бежит по направлению г. Акмолинска-Караганды…» [10].
И такие примеры по каждому изложенному выше негативному явлению, можно привести десятками. Некоторые из них фрагментарно представлены на сегодняшней выставке архивных документов «Голод в Казахстане 1932–1933: факты и документы».
Архивисты, призванные по сути своей профессии к осуществлению триединой задачи – собрать, сохранить и опубликовать документы, ежедневным кропотливым трудом успешно выполняют свои обязательства.
Архивные документы – эти безмолвные свидетели трагической страницы истории казахского народа, долгое время находившиеся в секретной части сегодня полностью открыты и ждут своих исследователей.
(из сборника материалов международной научной конференции «Голод в Казахстане: трагедия народа и уроки истории»), выпущенного издательством Астана, 2012
Л.С. Актаева,
генеральный директор Центрального государственного архива Республики Казахстан
Материал
предоставлен Институтом истории государства КН МОН РК
