Раньше казахи жили для скота, единственного источника своего существования. Все его интересы группировались около стад как около исключительной причины его материального благосостояния. Поэтому понятно, почему для казаха охрана скота представляла главную, если не единственную, цель в жизни. Как нельзя более соответствовало этому приветствие, с которым, по степному этикету, казахи обменивались при встрече: «Мал, жан, балашағаң аман ба?». В силу этого у казахов развилась удивительная наблюдательность и чуткость ко всякого рода метеорологическим проявлениям, их малейшим колебаниям. Казахи не могли не подметить периодичности этих проявлений, их приблизительно точной смены одного другим, словом, некоторую закономерность. Периодичность метеорологических явлений, совершающихся в казахской степи с известной последовательностью, легла в основание казахского летоисчисления: оно подразделялось на 12-летние периоды, из которых последний год, «Қоян жыл», сопровождался засухами летом, буранами и гололедицами зимой.

По казахскому исчислению, 1910 год должен был стать неблагоприятным для произрастания трав, и многие аулы еще с весны начали принимать меры к сохранению камышевых и тростниковых зарослей, щадили весной зимние пастбища, а летом старались сделать кое-какие запасы сена. Но, к сожалению, последняя наиболее рациональная мера оказалась невыполнимой:

«…с одной стороны, наступившая продолжительная засуха окончательно сожгла траву, показавшаяся было после весеннего таяния снега, а с другой – полная беспомощность киргиза-скотовода в отношении необходимых машин для уборки сена…»

«Caveant, consules!..»

«Сибирские вопросы», №37-38 (1910 г.)

В результате, по частным и официальным данным, юго-восточная и сибирская степи дали ничтожный сбор сена, а на пастбищах совершенно отсутствовал подножный корм, так как и летом, и осенью не было дождей. Поэтому переселенцы еще с августа 1910 года начали усиленно распродавать скот и лошадей, оставляя самую ничтожную долю инвентаря, а казахи наводняли своим скотом торжки и ярмарки, отдавая его за бесценок, так как по опыту знали, что зимой скот все равно погибнет от бескормицы.

«С жутким чувством, с сознанием полной безвыходности вступает и киргиз, и переселенец в зиму. Кругом безбрежная степь, радующая взоры в хороший урожайный год и жестокая в годы недорода. Бураны, в одну ночь уничтожающие тысячи голов скота, вынужденного всю жизнь тебеневать; трескучие тридцатиградусные морозы, уносящие сотни животных; гололедица, сопровождающаяся массовыми выкидышами, низводящими иногда процент приплода до нуля – вот та обстановка, в которой обречены прозябать и туземец, и новосел»

«Caveant, consules!..»

«Сибирские вопросы», №37-38 (1910 г.)

До начала переселенческой политики простор степей позволял скотоводам делать перекочевки на сотни и тысячи верст, отчего джут не был так страшен. Благодаря перекочевкам казахи могли найти участки, более обильные травой. Однако царская администрация поручила изрезать степь под переселенцев, из-за чего кочевание было сведено до радиуса в десятки верст. Так казах лишился единственной меры борьбы со стихийным бедствием.

Сибирская пресса обвиняла в случившемся правительство, упорно отказывавшем региону в широком самоуправлении, но принявшем заботу об окраинах и «тратившем на них миллионы народных рублей». Однако деньги эти были потрачены не на претворение в казахской степи рациональных экономических мероприятий, а «на содержание окраинной сатрапии, на стражников, на представительство, на катанье чиновников».

С другой стороны, как сказано в статье «Caveant, consules!..» («Сибирский вопрос», №37-38) правительство инициировало множество самых разнообразных проектов, идея которых базировалась на «поддержании» и «поднятии» казахского хозяйства, о превращении казахской степи в «цветущий сад», в «страну Эльдорадо». Одно из таких инициатив касалось сенных запасов. Говоря об итогах этого проекта, автор статьи красноречиво заметил: «Сколько чернил и бумаги изведено, каких расходов на командировки потребовалось, какого колоссального труда стоила киргизам эта мера!.. А в результате – жалкие сотни пудов плохого сена на район с тысячами голов скота, да и такие запасы растаскивались в конце зимы, а летом совсем не пополнялись. Придет иногда какому-нибудь администратору в голову мысль проверить «казна-пшин», и командируют чиновников. Тогда начинается горячка у ордынских властей: нередко тут же на глазах ревизора тащат на склад сено из ближайших аулов с тем, чтобы по отъезде снова водворить его на хозяйском гумне. Обыкновенно и случается так, что в голодный год совсем нет сенных запасов: в конце зимы растаскали, а на лето – неурожай».

Словом, не в таких опереточных мероприятиях должна была выражаться борьба с джутом. Тут были важнее иные, более рациональные меры и, прежде всего, объединенное активное выступление местных сил, оплодотворенных самосознание и самодеятельностью. Возможно это было только при условии широкого местного самоуправления. Только в этом случае и была осуществима организация борьбы с бедствиями, которые имели место быть, и только тогда казахи могли перестать смотреть на неурожай как на неотвратимое и непобедимое стихийное бедствие.