1 августа 1914 года Российская империя вступила в Первую мировую войну. В этот самый период страна испытывала серьезный политический кризис, который впоследствии сказался как на боеспособности ее армии, так и на прочности тыла. Кроме непосредственно политической нестабильности, армии критически не хватало экономических возможностей и людских ресурсов, а потому у них оставался последний источник их пополнения, а именно национальные регионы, в частности, Туркестан. Портал Qazaqstan Tarihy расскажет о событиях, предшествовавших туркестанскому восстанию 1916 года.
Итак, 25 июня 1916 года Николай II подписал указ «О привлечении мужского инородческого населения Империи для работ по устройству оборонительных сооружений и военных сообщений в районе действующей армии, а равно для всяких иных, необходимых для государственной обороны работ». Целью указа являлось обеспечение рабочей силой ряда оборонительных сооружений, военных предприятий, то есть расширение возможности призыва на фронт русских рабочих, занятых на этих работах, путем замены их на «инородцев». В Туркестане указ был опубликован до официального обнародования. Местная администрация оказалась не готова к проведению столь сложного и масштабного мероприятия. Очень скоро стали очевидны нарушения и злоупотребления, допускаемые в ходе мобилизации. Последствия не заставили себя долго ждать.
После завоевания Средней Азии Россия гарантировала коренным народам освобождение от несения воинской повинности, но в тот момент было решено использовать эти народы для работ в тылу армии. Это и было воспринято как отказ от данных ранее обязательств и нарушение своих законных прав. Первым открытым проявлением недовольства стали события 3–4 июля 1916 года в Ходженте. Весть о них облетела весь Туркестан. Вскоре восстание перекинулось на Самаркандскую и Ферганскую области. Наиболее крупное выступление произошло 13–21 июля в Джизаке. В нем участвовало несколько тысяч человек. Местные власти бросили карательные отряды против подавления восстания, что имело широкомасштабное продолжение, а отдельные выступления продолжались почти до февральской революции. Жесткие меры правительства (более 3 тысяч участников восстания были арестованы, 51 человек казнен, остальные отправлены в ссылку, тюрьмы и арестантские роты) лишь на время разрядили ситуацию.
Не на шутку обеспокоенные за судьбу своих капиталов, вложенных в экономику края (прежде всего в хлопковую отрасль), промышленники подняли вопрос о проведении набора рабочих на более высоком организационном уровне, но правительство мобилизацию не отменило. Напротив, оно решило заняться кадрами и усилить администрацию, поставив во главе генерала от инфантерии, генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина, командующего Северным фронтом, а в прошлом военного министра России. Он был утвержден в должности генерал-губернатора Туркестана 22 июля 1916 года и был наделен огромными полномочиями. Из опыта полумесячной борьбы в крае, предшествовавшей его назначению, А.Н. Куропаткин сделал вывод, что нельзя полагаться только на силу оружия, нужна политика уступок и лавирования, нужно обновить саму систему управления краем. Вот что он пишет 29 августа 1916 года начальнику Управления земледелия и государственного имущества Н.М. Булатову: «К прекращению беспорядков мною ныне приняты соответственные меры... Но наряду с вооруженной силой, нужной для предупреждения и пресечения открытого сопротивления или возмущения, необходимы меры и иного характера... Русской власти за полувековое владычество в крае не удалось не только сделать инородцев верными слугами Российского императора и преданными гражданами Российского государства, но и вселить в их сознание единство их интересов с интересами русского народа». Далее А.Н. Куропаткин обращал внимание на следующие моменты: «В этом, думается мне, повинны, в известной мере, и несовершенство закона, нормирующего управление Туркестанского края и приемы управления, и, наконец, мероприятия, издававшиеся для устройства быта местного населения. Действующим законом туземное население поставлено в обособленное положение от коренного населения империи как в отношении управления и устройства быта, так и в отношении личных прав».
Общаясь же с русским населением, Куропаткин пытался успокоить его и вернуть в край хотя бы видимость стабильной жизни. Вместе с тем, он следующим образом говорил о недовольных местных жителях: «...Воля Государя должна быть исполнена. И она будет исполнена, во что бы то ни стало… Но нельзя допустить, чтобы на этой земле туземцы проливали русскую кровь... У меня уже находятся планы земель, где в Джизакском уезде были убиты русские люди, по которым испрашивается отчуждать от туземцев 2000 десятин земли, и я буду о том ходатайствовать... Что касается русского населения, как ранее, так и теперь я буду заботиться, чтобы среди всех народностей Туркестанского края, вы, чувствовали себя старшими братьями».
21 июля 1916 года члены Государственной думы (В.А. Виноградов, Н.В. Некрасов, В.А. Ржевский, К.Б. Тевкелев) составили адрес на имя военного министра и начальника Штаба Верховного главнокомандующего, в котором потребовали отложить набор рабочих и выработать подробные условия их призыва. В то же время некоторые политические деятели Туркестана предприняли попытку привлечь внимание к сложившейся ситуации. Редактор либеральной газеты «Туркестанский голос» А.А. Чайкин, один из лидеров местного джадидского движения М. Шокай и председатель Ташкентского комитета по набору рабочих на тыловые работы У. Ходжаев, выехали в Петроград. Они просили депутатов приехать в край и на месте разобраться, как идут дела с набором коренного населения на тыловые работы, а также ходатайствовать в Думе об отмене указа о призыве.
После назначения Куропаткина генерал-губернатором края, положение стабилизировалось. Тем не менее, Государственная дума решила отправить в край свою комиссию, состоявшую из члена мусульманской фракции Государственной думы Тевкелева и Керенского. По первоначальному плану в Туркестан должны были отправиться депутаты Тевкелев и Джаффаров, но в связи с тем, что на Кавказе после обнародования указа тоже произошли беспорядки, Джаффаров был отправлен Думой для выяснения событий, происшедших в своем избирательном округе.
Прежде чем отправиться в Туркестан, А.Ф. Керенский от имени членов Государственной думы отправил (24 июля 1916 г.) телеграмму на имя генерала Алексеева, начальника Штаба Верховного главнокомандующего. В ней говорилось, что экономически изъятие части рабочих, а также волнения среди остальных, в период хлопковой компании грозит гибелью значительной части урожая хлопка, столь необходимого для государства. В связи с этим от имени Думы передавалась убедительная просьба срочно отклонить проведение призыва до 1 ноября. 30 июля 1916 года был объявлен новый Указ об отсрочке мобилизации.
Газета «Туркестанский голос», комментируя ожидание приезда депутатов, писала: «Туркестан впервые со времени лишения его избирательных прав через посредство Керенского и Тевкелева будет выслушан в Государственной думе, впервые за девятилетний промежуток там прозвучит основанное на личном изучении правдивое слово о нуждах населения и его надеждах. Край именно для прочности установления в нем успокоения нуждается в реформах прежде и больше всего. Проведение этих реформ и, в первую очередь, восстановление представительства от населения в законодательных палатах – вопрос срочной государственной необходимости».
15 августа 1916 г. в Ташкент в сопровождении местных политических лидеров Шакира Мухамедьярова и Мустафы Шокай прибыл депутат Думы Тевкелев, а 17 августа – глава депутации Керенский.
Итак, 17 августа 1916 года Тевкелев, Мухамедьяров и Шокай выехали в Самарканд. Вечером, 22 августа, Керенский покинул Ташкент, взяв билет до Джизака, куда прибыл 23 августа и был встречен на вокзале Шокаем. В тот же день Тевкелев и Керенский отправились в Самарканд. Вечером они выехали в Андижан. По дороге к ним присоединились оставшиеся в Джизаке Шокай и Мухамедьяров. 24 августа все прибыли в Андижан, где пробыли до 4 часов утра 26 августа. Затем они отправились в Коканд, и только Шокай направился в Ташкент. Керенский, Тевкелев и Мухамедьяров вернулись в Ташкент из Коканда 27 августа.
В Андижане и Коканде вокруг депутатов «собирались толпы туземцев и последние обращались к туземцам с речами, причем приближавшихся к месту сборищ чинов полиции, собравшиеся по указаниям господ членов Государственной думы, приглашали удалиться». Докладная записка начальника Туркестанской охранки заканчивается следующим выводом: «Принимая во внимание, что член Государственной думы Керенский, – председатель трудовой фракции, – таким путем может пропагандировать среди туземцев идеи, противные задачам государственного управления и вселять среди туземцев надежды на осуществление их мечтаний националистического характера».
Утром 25 августа Керенский посетил пятничную мечеть Джами в Андижане. При этом он предусмотрительно удалил из мечети русскую и местную полицию. Местная пресса в статье под названием «Посещение депутатами старого города» описывала обстановку посещения: «На земле разостлали ковер, на котором для депутатов были поставлены кресла, а для их спутников стулья, мударрисы, числом 12, расположились по мусульманскому обычаю на земле; прочие, около 200 человек, образовали вокруг депутатов полувеер и собеседование началось». Беседа продолжалась около двух часов, а депутаты просили собравшихся верить в «их горячее желание сделать все возможное в интересах края и его населения».
Керенский заявил, что теперь в России повсеместно беспорядки, вызываемые неправильными действиями правительства, и что по окончанию войны в России обязательно вспыхнет революция, которая низвергнет правительство и заменит его новым на выборных началах. Керенский просил верить, что и в Туркестане, и в России есть люди, которым небезразлична судьба коренного населения, которые не считают туземцев «толпой, с которой все дозволено». Интересно, что за год до событий, в 1915 году, на одном из закрытых заседаний Думы, Керенский заявлял, что «Туркестан и степные киргизские области – это не Тульская и Тамбовская губернии, и на них можно смотреть так, как англичане или французы смотрят на свои колонии». А через год, в августе 1917 года, будучи уже главой Временного правительства, Керенский на встрече с узбекской делегацией заявил, что не потерпит никакого сепаратизма и примет против этого самые суровые меры.
Вечером в здании Андижанского общественного собрания в честь депутатов был дан банкет, на котором присутствовало 70 человек. От андижанской татарской колонии был зачитан адрес, в котором говорилось: «Ваш совместный приезд и присутствие здесь в этом зале, где собрались люди самых разных национальностей и положений, служит символом будущей России. Мы верим: настанет время, когда все народы России сольются в единую семью и не будет пасынков, а все будут обладать равными правами и нести обязательные обязанности. Туркестан лишен права избирать своих депутатов – это положение должно быть заменено иным порядком». Взяв ответное слово, Керенский указал на необходимость создания в крае земского и городского самоуправления, без которых члены Думы всегда останутся «бессильными и лишены почвы». Выступивший затем Тевкелев заявил, что он согласен с основными положениями речи Керенского. Как итог, за время своего двухдневного пребывания в Андижане депутаты опросили около 100 человек. Они собрали большой материал, изложенный в форме жалоб, петиций, заявлений и т.п.
Стоит отметить еще один интересный факт. По агентурным данным, в Коканде собирали деньги в качестве гонорара «за хлопоты», которые были переданы частному поверенному Сарикбаю Акаеву. Он отвез их в Ташкент, где вручил их лично Тевкелеву и Керенскому.
Утром 26 августа 1916 года депутаты прибыли в Коканд. На вокзале их встречали представители татарской и русской общественности. В гостинице «Лондон», где поселились депутаты, их посетила представительная делегация местной буржуазии. После обеда депутаты общались с коренным населением. Национальные предпринимательские круги хотели устроить банкет в честь депутатов в гостинице, но местная администрация этому воспротивилась.
27 августа депутаты прибыли в Ташкент. Весь день Керенский и Тевкелев принимали депутации от населения. 30 августа местная политическая и торговая элита устроили пышный банкет в их честь. На этом банкете присутствовали городской голова Малицкий, директор народных училищ Сырдарьинской области Граменицкий, местный коммерсант, баллотировавшийся в депутаты II Думы Арифходжа Азизходжинов и др. Устроителем банкета являлся Председатель Ташкентского комитета по отправке туземцев на тыловые работы У. Ходжаев. Всего присутствовало свыше 100 человек. В произнесенных речах ораторы благодарили депутатов за приезд и подчеркивали, что в край приходится приглашать чужих избранников. Керенский благодарил за гостеприимство и заверил собравшихся, что в Петербурге выступит с объективным и всеобъемлющим докладом в Думе. В конце выступления он выразил надежду на то, что «туземное население в тесном единении с лучшей частью русского общества пойдет по пути завоеваний тех лучших условий жизни и личности, за которые борется Государственная дума и вся культурная Россия».
1 сентября Керенский дал интервью корреспонденту газеты «Туркестанский курьер». Он заявил, что вызов специальной комиссии произошел в результате обращения со стороны местного коренного населения, а также из-за того, что он имеет специальное личное поручение от членов его думской фракции. По его мнению, «успокоение в крае можно считать наступившим», если не говорить о событиях, происходивших в Семиречье (там волна недовольств только набирала силу). Керенский положительно оценил действия нового генерал-губернатора Куропаткина. На вопрос, что явилось причиной возникновения столь масштабных беспорядков, Керенский ответил, что происшедшие волнения были вызваны неправильным толкованием указа как самими местными жителями, так и некоторыми представителями государственной власти в крае. В заключение Керенский высказал твердое убеждение в том, что коренное население края благожелательно и лояльно настроено по отношению к русскому населению. При этом он сослался на совместный банкет 30 августа и увиденное там «проявление единения между европейским и туземным населением, каковой радостный факт ему приятно констатировать, так как только такие отношения без проявления национальной и религиозной розни, способны провести край по пути экономического процветания и свободной культурной жизни».
Вечером 1 сентября 1916 года ташкентская адвокатура чествовала Керенского «товарищеским обедом». Общий смысл произнесенных за обедом речей можно снова свести все к тому же – край, с его экономическими и культурными особенностями, не имеет в Думе своего представителя, который мог бы эти особенности разъяснять и отстаивать при принятии важных законопроектов, касающихся нужд края. Керенский вновь обещал, что избирательный закон для Туркестана будет пересмотрен в ближайшее время.
Трудно сказать, насколько соответствует истине утверждение о том, что Керенский и Тевкелев вели агитацию среди коренного населения. Начальник туркестанской охранки полковник Волков пишет, что многие сведения получены им в «негласном и непроверенном формально порядке». Как следует из документов, ближайший помощник Куропаткина Ефремов им не верил. Реакция самого генерала Куропаткина свидетельствует о достаточно спокойном восприятии политического популизма проявленного депутатами. В личном письме к Керенскому, он просит его «воздержаться при дальнейшем общении с местным населением от всяких разговоров на общеполитические темы».
Утром 2 сентября Керенский покинул Ташкент и выехал в Петербург. Вслед за ним, 3 сентября, покинул Ташкент и Тевкелев, взяв билет до Уфы.
Депутаты Государственной думы пробыли в Туркестане немногим более полумесяца, а именно с 15 августа по 2 сентября. Они побывали в ряде городов (Ташкент, Самарканд, Джизак, Андижан, Коканд) и сельской местности (Ассаке, Тойтюбе и др.). Кстати, за свою поездку в Туркестан, Керенский был избран почетным членом Московского мусульманского общества.
Комиссия закончила свою работу, но имели ли встречи и обеды практический смысл и пользу? Вот что сообщала столичная печать: «Возвратившийся из поездки в Туркестан член Государственной думы А.Ф. Керенский сделает 10-го сентября в кабинете председателя (Государственной думы) подробный доклад обо всем происшедшем в этих местностях и о действиях как центральной, так и местной власти. После доклада состоится обмен мнений». И действительно, у председателя Думы Родзянко состоялось частное совещание с участием около 30 депутатов Думы различных фракций. В докладе Керенского главная вина за беспорядки возлагалась на краевую и туземную администрацию. «Первоисточник событий, – утверждал Керенский, – коренится в неправильных и незаконных действиях администрации вообще, а в частности в совершенно неумелом применении закона о привлечении инородцев в рабочие дружины, причем население было совершенно не оповещено о предстоящем призыве, а сам призыв принудительными полицейскими мерами был проведен в большой мусульманский праздник». Его вывод: в создавшихся условиях дальнейшее проведение мобилизации в крае грозит полным разрушением экономики его областей, снабжающим армию и страну продовольствием.
8 ноября 1916 года, при посещении города Казалинска, Куропаткин предложил семи тысячам уральских казаков, выселенным в 1874 году из Уральской области, переселиться на казахские земли по берегам озера Иссык-Куль. Земли для переселенцев предполагалось отобрать у местного населения, участвовавшего в восстании. Казахи написали письмо депутату Государственной думы князю Мансыреву. Отвечая на жалобу, думцы рекомендовали Куропаткину не принимать поспешных решений.
В конце сентября вопрос о положении в Туркестане и целесообразности мобилизации его населения стал предметом специального обсуждения на заседании военно-морской комиссии Государственной думы. Присутствовавший на этом заседании военный министр Шуваев, в ответ на обвинение его в поспешных действиях и даже превышении власти, рассержено вскричал: «Быть может, я превысил власть, но я и впредь буду превышать ее, если найду нужным».
Встревоженная вновь обострившейся в крае ситуацией Государственная дума в очередной раз попросила Керенского разобраться в ней. Перед началом нового набора в Туркестане Керенский послал вторую телеграмму начальнику генералу Алексееву с просьбой остановить мобилизацию на тыловые работы. Ставка Верховного главнокомандующего направила копии телеграмм Керенского военному министру и генерал-губернатору Куропаткину, но военное министерство и краевая администрация Туркестана уверяли, что все в порядке и «дело отправки рабочих налажено», а генерал-губернатор просил лично его оставить в покое. Официальная пресса пестрела победными реляциями: «туземное мусульманское население… с пониманием и готовностью откликнулось на исполнение высочайшего повеления о наборе на тыловые работы». По сообщениям газет эшелоны с набранными рабочими шли просто один за другим.
В декабре 1916 года окончательно выяснилась неудача новой мобилизации населения. Группа депутатов обратилась от имени разных фракций с запросом к Председателю Совета министров, министру внутренних дел, юстиции и к военному министру по поводу событий, случившихся «в некоторых местностях Туркестанского и Степного генерал-губернаторства». В своих запросах депутаты теперь прямо обвиняли правительство в нарушении основных 86-й статьи, гласившей, что никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного совета и Государственной думы и утверждения императора.
Считается, что истинное стремление значительной группы депутатов Государственной думы заключалось в том, чтобы (1) показать, что основной причиной восстания явилось лишь опубликование царского указа и поспешное проведение набора, (2) в критике неосмотрительных действий силовых министерств в отношении Туркестана.
Некоторое время спустя после того, как состоялись официальные запросы думских фракций, в своем распоряжении от 3 декабря 1916 года Шуваев пишет Куропаткину:
«...Происшедшие в Туркестане события послужили уже в конце минувшего ноября предметом суждений в комиссии Государственной думы по военным и морским делам. При этом членом Думы Керенским... было между прочим высказано: что карательные экспедиции, назначенные для подавления возмущения туземцев, действовали с крайней неосторожностью, истребляя не только мужское население, но также женщин и детей; что те же экспедиции приводили инородческие населенные пункты в состояние столь полного истребления и разрушения, какое не наблюдается даже на театре войны (так, например, город Джизак совершенно уничтожен); и что местные органы охранной полиции своею провокационной деятельностью способствовали волнениям среди инородческого населения».
В крае начались судебные процессы над участниками восстания, и чтобы помочь мусульманскому населению защитить их права, в качестве адвоката в Туркестан прибыл депутат Ахтямов. Он выступил в окружных судах Коканда и Намангана. На обратном пути Ахтямов посетил Ташкент, где встречался с Убайдуллой Ходжаевым. В ходе встречи ими обсуждалась ситуация в целом и депутатские запросы в частности.
События в Туркестане стали предметом особого рассмотрения на V сессии Государственной думы IV созыва. 13 декабря 1916 года началось закрытое заседание Думы. По запросу депутатов Государственной думы о событиях, имевших место в Туркестанском и Степном крае, состоялось два заседания 13 и 15 декабря 1916 года. На них выступили Керенский (Саратовская губерния, трудовик), Джаффаров (Бакинская, Елизаветпольская и Эриванская губернии, мусульманская фракция), князь Мансырев (г. Рига, прогрессист), Капнист 2-й (Полтавская губерния, октябрист) и депутат Аджемов (область войска Донского, кадет).
Показателен персональный состав выступивших депутатов. Дума попыталась дать возможность высказаться всем, кто хоть немного имел представление о регионе: Керенскому, детство и юность которого прошли в Туркестане, Капнисту 2, участвовавшему в ревизии графа Палена, Мансыреву, несколько лет служившему в крае податным инспектором, и, наконец, Джаффарову, представителю мусульманской фракции, в этно-конфессиональном смысле близкой коренному населению края.
Выступление Керенского, судя по стенографическим отчетам, было эффектным и продолжительным. Он пространно говорил о нарушении царизмом законов Российской империи, о незаконности самого «высочайшего повеления». Нарушение, по его словам, выразилось в том, что указ был принят без консультации с местными властями. Выступивший вслед за Керенским Джаффаров также утверждал, что «призыв состоялся в порядке, нарушающим основные законы Российской империи». Он выражал возмущение тем, что незаконная повинность «осуществлялась... без учета экономических и бытовых условий». Джаффаров заявил, что все зло проистекало из того, что «высшая краевая администрация передоверила это важное дело низшей туземной администрации».
Заседание 15 декабря открылось выступлением князя Мансырева. В своем выступлении он уделил особое место вопросам местной администрации. В происшедших событиях он видел только ее вину: «Отсутствие каких бы то ни было разъяснений со стороны местной администрации к местному же населению, вот была истинная причина теперешних событий». В заключение он отметил, что пока произвол местной администрации и центрального ведомства не будет прекращен, пока не будет в корне изменено Положение об управлении краем, до тех пор «всегда возможно происхождение таких или более кошмарных событий». Вышедший вслед за Мансыревым на трибуну депутат Капнист 2, посвятил свое выступление бедам пострадавшего русского населения края, о которых якобы умолчал депутат Керенский. Капнист был участником сенаторской ревизии Туркестана проводимой графом Паленом, поэтому рассматривал восстание 1916 года с точки зрения его угрозы для русской колонизации края, где лежала хлопковая независимость России. Он обвинил власти в неосторожности и недальновидности.
Депутат Аджемов обрушился на правительство: «...Ни один здравомыслящий человек, который стоит во главе государства, не мог послать такую телеграмму: забрать мужское население от 19 до 40 лет». Кроме того, Аджемов увидел в восстании «хорошо продуманную помощь германцев». Но разговоры о происках германо-турецких шпионов в этом восстании не нашли в Думе сторонников. По мнению большинства депутатов, они были беспочвенны, а Мансырев уверял собравшихся, что разговоры о панисламистской интриге нужны лишь для того, чтобы «укрыться за этими интригами, как за щитом и покрыть недостатки своего управления», свалив «с больной головы на здоровую».
В те дни в Думе практически все депутаты осудили министров и правительство за неумение правильно и грамотно применить указ «О привлечении инородцев на тыловые работы» и организовать столь ответственное дело. Вместо помощи уже идущей войне, был создан новый театр военных действий – «Туркестанский фронт».
Заседания 13 и 15 декабря 1916 года были секретными. Стенограммы велись, но не предназначались для открытой публикации. Однако в Туркестане копию секретных стенограмм получили. Реакция Управляющего делами канцелярии Туркестанского генерал-губернатора Ефремова, высказанная им в своем докладе Туркестанскому генерал-губернатору, была следующей: «В результате обследования, притом крайне скороспелого и затруднявшегося незнакомством депутатов с бытом и языком туземцев, и явилась та картина, которая была нарисована.., картина односторонняя, а часто и неверным тоном подкрепленная к тому же фактическими данными, которые были подвергнуты неправильному обобщению или не стояли в действительности ни в какой связи с беспорядками или же совершенно не имели места, и ввиду всего этого получилась картина не совершенно соответствующая действительности».
Итак, по сути дела, приезд комиссии Государственной думы в Туркестан не дал никаких результатов, хотя имел широкий общественный и политический резонанс. Местная политическая и торгово-предпринимательская элита ждала от приехавших решительных действий. Однако комиссия уехала, оставив обещания, а с собой увозя вывод об опасности проведения дальнейшей мобилизации в создавшихся условиях.
Проведший в крае много лет начальник Управления земледелия и государственных имуществ в Туркестане А.А. Татищев, и бывший свидетелем восстания, считал царский указ лишь катализатором накопившегося народного недовольства. В воспоминаниях, написанных в эмиграции, он отмечал, что восстание было местным и было вызвано непростительной административной ошибкой.
Таким образом, дебаты в Государственной думе передают серьезную обеспокоенность правительственных кругов за судьбу интересов в Туркестане. Но власть как центральная, так и местная была куда более склонна к жестоким, очень часто с применением военной силы методам решения острых социально-экономических и политических проблем, нежели конструктивному диалогу с обществом.
