В конце XIX века миссионерское движение в казахской степи было делом новым, а ее результаты часто сравнивали с работой алтайской миссии. Что сделано казахской миссией в отчетном 1885 году, в каком направлении были ее первые шаги, портал Qazaqstan Tarihy предоставит высказаться единственному на тот момент миссионеру Филарету Синьковскому, публикуя его записку ввиду ее интереса по содержанию.
Из-за отсутствия при кокпектинской церкви священника первые два месяца 1885 года, как и всего прошлого, Синьковский заведовал кокпектинским приходом. Он писал, что еще с 1884 года кокпектинцы стали известны своей большой религиозностью, даже отмечал, что некоторые из добродетели граничили с христианским учением, что положительно отличало их от казачьего населения региона. Это наблюдение подвигло его на мысль, чтобы первый день нового года, «по обычаю ветхозаветному», кокпектинцы начали и ознаменовали каким-либо христианским делом. Но каким?
После всенощной, отслуженной Синьковским накануне нового года в кокпектинской церкви, он встретил у ворот своей квартиры в ветхой одежде дрожавшего от холода мальчика, пришедшего просить исповедать и причастить его больную мать. Войдя в ветхую, поддерживаемую подпорками, избушку больной, он был удивлен крайней бедностью, которая сказывалась во всем. Теснота и высота избушки не позволяли ни стоять, ни ходить. Но и за эту убогую избушку больная платила владельцу ее хозяину по 80 к. в месяц.
Обитателями этого маленького и холодного уголка были больная вдова, ее 10-летний сын, маленькая девочка-приемыш и посторонняя старуха, иногда помогавшая больной, но больше гревшаяся на маленькой печке.
Со слов больной Синьковский узнал, что единственным средством пропитания этой семьи была поденная работа самой женщины, дававшая возможность семье избежать нищенского сбора кусков хлеба.
Однажды вдова привезла большой воз карагайника, собранного в поле. Неосторожно слезая с воза, она упала навзничь и так крепко ушиблась, что из носу и ушей полилась кровь. С болезнью ее, в которой она находилась уже месяц, явились холод и голод. Увидев ее крайнюю нужду, хозяин дома давал ей отопление и освещение.
При выходе из ее квартиры, Синьковский пообещал оказать ей какую-либо помощь.
На другой день, после литургии, сказано было поучение, основанием для которого служило слово «заповедь новую даю вам - да любите друг друга!». Сказав слушателям, что без любви к ближнему не может быть любви к Богу, Синьковский объяснял прихожанам, что мир, согласие, спокойствие и всякое добро пребывает как в обществе, так и семействах именно тех, где исполняется заповедь. Зная усердие кокпектинцев к пожертвованию разных вещей, Синьковский говорил, что никакая жертва, принесенная в храм, не будет принята Богом, если не будут из достатка своего уделять и ближнему, и что всякая помощь, оказанная меньшему, ценнее дорогой жертвы на храм, в особенности, если последняя совершается не для удовлетворения нужды, а для большего украшения. В заключение, Синьковский предложил слушателям начать первый день нового года именно таким делом, в котором сказалось бы исполнение этой заповеди, причем передано было о горькой нужде, беспомощности и болезни той бедной вдовы, которая накануне была напутствована.
Выслушав предложение, кокпектинцы исполнили его, и к вечеру того же дня сени квартиры больной наполнились хлебом и другими продуктами, обеспечившими ее не на один месяц. А по подписному листу, составленному и посланному с церковным старостой, собрано было более 30 рублей, из которых половина выдана другому бедному семейству, часть же употреблена на приобретение одежды старухам, не нуждавшимся в куске хлеба, но имевшим нужду в одежде.
Другой случай был такой.
При постройке новой церкви в Букони, в Кокпекты был послан выбранный от общества с книгой для сбора пожертвований. Так как поселок Буконский образовался из кокпектинских казаков, и кокпектинцы находились с буконцами в родственных связях, то церковь рассчитывала на порядочный сбор в пользу буконской церкви. Однако расчеты не оправдались: было собрано всего 20 рублей с небольшим, хотя время для большого сбора было самое благоприятное.
Тогда Синьковский обратился при общественном молебне к кокпектинцам с предложением пожертвовать на постройку Томского кафедрального собора. Он объяснил важность и необходимость этой жертвы, прочитал письмо Преосвященнейшего Владимира к городскому главе, где владыка обращался с просьбой к своей пастве об ее участии своими пожертвованиями. Как итог, было собрано почти вчетверо больше в пользу Буконской.
Синьковский, начав свои записки словом о кокпектинцах, рассказал о них несколько слов, что признавал обязательным для себя, как заведовавшего кокпектинским приходом. Здесь стоит заметить, что время заведывания Кокпекты Синьковским было кратким. Он писал, что в Кокпекты, как и везде, были люди и нетрезвые, и обидчики, и досадители, и лихоимцы, но большинство было готово «не только внимать голосу пастыря, но и следовать добрым его советам. Да и меньшинство худшее не так, кажется нам, закоренело в своих недугах, чтобы пользование было совсем и бесплодно».
Так как Кокпекты находилось в казахской степи и кокпектинцы имели отношения со степняками, и их же нанимали в работники, то в своих поучениях Синьковский старался пробудить в кокпектинцах желание посодействовать с целью подготовить казахов к принятию христианской веры, влияя на них словом убеждения в истинности и спасительности христианской веры.
Такие попытки и раньше не оставались бесплодными - в 1885 году в Кокпекты было крещено 6 человек. Одним из крещенных в Кокпекты был 17-летний работник Галей. Со слов Синьковского, Галей давно желал креститься и о своем желании заявлял своим хозяевам, но последние, боясь мщения его родителей, живших в Кокпекты, не решались исполнить желания юноши. Лишь только после настоятельной его просьбы они заявили Синьковскому о его желании, причем просили крестить его немедленно, пока ни родители, ни братья не узнали о его намерении.
В тот же день Галей был крещен с именем Никиты и вслед за крещением начал учить христианские молитвы. Синьковский писал, что родители новокрещенного, узнав о крещении своего сына, разгорячились: зашумели, закричали, угрожали. Однако гнев был непродолжителен: подарок крестного отца новокрещенного сразу умерил порыв гнева и через несколько дней отец обратился к миссии со словами: «я знаю, что Галею будет лучше у его хозяина, чем у меня, ничего не имущего».
Синьковский дал другой пример горячности казахов, когда они узнали о крещении своего сына или близкого родного, и того, как потом гнев не только охлаждался, но иногда переходил в милость. Когда в 1883 году, проездом через Буконь, Синьковский окрестил здесь первого казаха, то его отец угрожал даже убить своего сына. Но спустя год с небольшим пребывания миссии в Букони, отец новокрещенного сам посоветовал своей замужней дочери креститься. Но только так, чтобы она сначала отправилась в аул своего мужа и оттуда бежала в Буконь, дабы казахи не заподозрили его самого в отдаче своей дочери для крещения. 8 февраля она была крещена с именем Марии.
Чаще всего крещению подвергались казахи, жившие более или менее продолжительное время в качестве работников. Но однажды Синьковский крестил казашку, до крещения жившую в степи, хотя и недалеко от Букони, но никогда не вступавшую в русское селение и мало видевшую русских. Эта казашка принадлежала к Күлуджунской волости, и звали ее Кунжарык, 23-х лет.
Будучи больной не один год, она решилась креститься с одной надеждой - освободиться от угнетавшей ее болезни, из-за которой ей приходилось выслушивать много горьких упреков от родных и мужа в ее бездеятельности вследствие бессилия. Бросив мужа и родной очаг, она прибежала в Буконь и изъявила миссионеру о своем желании принять христианство. Хотя вскоре и приехал ее муж, но она не пожелала его видеть, и после оглашения была крещена с именем Ирины.
Забегая вперед, скажем, что крещение не избавило ее от недуга. В первые дни после крещения Ирина чувствовала себя лучше, но потом болезнь развилась настолько, что появились очевидные признаки чахотки. С этого момента все заботы Синьковского были сосредоточены на том, чтобы приготовить ее к переходу в другой мир. Для этого Синьковский с сотрудником, часто навещали ее, рассказывали больной о краткости человеческой жизни на земле, о болезнях, трудах, скорбях, неизбежных для всякого человека. Миссионер отмечал, что не заметил в больной ослабевшей веры. Более того, он отмечал, что когда принесли к ее постели чай, больная спросила, почему она не видит других пьющих чай. Когда же она узнала, что христианам непозволительно в воскресные и праздничные дни вкушать пищу до службы, то отказалась от чая, впредь до окончания литургии.
Когда больной сделалось труднее, то некоторые буконские женщины изъявили желание проводить ночи возле нее. Видя такую заботу, страдалица поблагодарила прислуживающих ей. Чем ближе к концу приходили дни жизни юной христианки, чем более ослабевали телесные ее силы, тем чаще она повторяла:
Этой краткой молитвой больная иногда ночью молилась, собрав все свои ослабевшие силы. За несколько же минут до смерти, когда язык ее перестал выражать молитву, умирающая, собрав последние свои силы, предала Богу свой дух.
Такая кончина новокрещенной произвела благотворное впечатление на буконцев, которые потом говорили: «дай Бог каждому из нас умереть так, как умерла новокрещенная Ирина! Вот уж именно святая душа ее переселилась на небо, а крестилась-то она назад тому всего шесть недель!».
В погребении ее многие приняли участие. Одни рыли могилу, другие делали гроб, третьи обивали его материей, приносили некоторые украшения к гробу, плели венок. Накануне погребения усопшая была внесена в церковь, а на другой день после литургии было совершено погребение. Как в церковь, так и на кладбище, покойницу несли девушки, при большом стечении народа.
