На неподготовленные головы казахских шаруа после разрушительной Гражданской войны и коллективизации обрушился новый удар – массовый голод. Тогда-то и произошел поворотный момент в жизни коммуниста, заведующего Казгосиздата Мансура Гатаулина

Мансур Гатаулин был одним из пяти казахских коммунистов, авторов «Письма пятерых» первому секретарю Казкрайкома ВКП (б) Филиппу Голощекину. Помимо Гатаулина в написании этого письма участвовали Габит Мусрепов, Муташ Давлетгалиев, Емберген Алтынбеков и Кадыр Куанышев. Интересно, что трое из них пережили сталинский террор, один пропал без вести и только один стал «врагом народа». Этим человеком был Мансур Гатаулин.

Он родился в 1903 году в семье скотовода в ауле Нысамбай Казталовского района Западно-Казахстанской области. Отец Мансура, Тиат Гатаулин, был женат на девушке из обеспеченной татарской семьи Батиме. Семья была зажиточной, но к началу 1920 года джут, коллективизация и борьба с феодализмом разорили родителей Мансура, которые кроме него воспитывали еще Шафхата и Муниру. Детство ребенка ничем не отличалось от жизни других его современников: постижение азов грамоты в приходской школе, а после - обучение в родном поселке. После окончания учебы Мансур работал в местных уездных учреждениях, вступил в комсомольскую организацию и даже работал на строительстве железной дороги «Алгемба».

Талантливого и образованного юношу в 1925 году направили на учебу в ветеринарный институт в Саратове. Однако совсем скоро ему пришлось оставить обучение – настояла семья, которой нужен был кормилец в семье. В этот период жизни он увлекся журналистикой и литературой, а его статьи-рассуждения активно печатали местные газеты «Еңбекші қазақ» и «Лениншіл жас». К слову, позже в своей автобиографии он писал так: «переключившись на общественно-политическую работу, оторвался от писательской среды и отошел от литературного творчества».

Способный молодой человек быстро рос по карьерной лестнице и в 1930 году получил право считаться частью коммунистической партии. Через два года он стал заведующим Казахским государственным издательством. Именно в этой должности он в июле 1932 года вместе с писателем Габитом Мусреповым, завсектором энергетики Госплана КазАССР Кадыром Куанышевым, заместителем проректора Коммунистического вуза Муташем Давлетгалиевым и проректором по учебной части того же вуза Ембергеном Алтынбековым в письме Голощекину рассказал о катастрофических для сельского хозяйства региона итогах левацких перегибов. Свое письмо авторы сопроводили запиской:

«Податели этих вопросов не являются ни в какой мере «обиженными» людьми так же, как людьми, жаждущими карьеры. Единственной нашей целью является помочь социалистическому строительству в Казахстане, указав на отдельные серьезные прорывы, ставя волнующие нас вопросы прямо по-большевистски перед Крайкомом в рамках партийной демократии и в порядке самокритики, являющейся главным оружием нашей партии. Поэтому мы уверены, что Вы ответите на наши вопросы, отнесясь к ним, как к предложениям, исходящим от здоровых товарищей среднего партактива, не связанных в какой-либо мере с именем других, в частности, «больших людей».

Впрочем, пояснительная записка не помогла. Их письмо было воспринято как выражение байских националистических настроений, а сами авторы попали под серьезную обструкцию. В конце концов, угрозами исключения из партии и привлечения к уголовной ответственности как национал-уклонистов однопартийцы сумели принудить их к покаянию. Самобичевание позволило им загладить «вину», а потому письмо воспринималось уже как

«полное затушевание всех достижений социалистической перестройки Казахстана и достижений национальной политики, выпячивание только отрицательных моментов, критика всей проводимой линии Крайкома».

После отставки Голощекина в январе 1933 года, Гатаулина перевели в аппарат Казкрайкома ВКП (б), а оттуда – в окружной комитет города Каркаралинска.

В тот год Казахстан посетил Сергей Киров, секретарь Ленинградского обкома и член Политбюро, который совместно с первым секретарем Казкрайкома Левоном Исаевичем Мирзояном совершал деловую поездку по Казахстану. Семья Мансура Гатаулина, состоявшая тогда из 18 человек, занимала один из самых больших домов в Каркаралинске, поэтому местные власти решили поселить высоких гостей в доме Мансура. Так как сам Мансур в то время находился в командировке, то гостей принимала его жена Сахип. Киров и Мирзоян прибыли с корзинами фруктов, были поражены объемом семейной библиотеки Мансура, обстоятельно побеседовали с родителями хозяина. Тут современники вспоминали, что уже вечером, когда Сахип отвела гостей в приготовленную для них комнату, то гости обнаружили две кровати, одна из которых была заправлена богаче, а другая – менее притязательна. Увидев это разительное отличие Мирзоян предложил Кирову занять более красиво убранную постель, чем вверг Сахип в крайнее смущение. Как она могла знать, что Сергей Киров – лицо во много раз могущественнее Мирзояна.

В сентябре 1936 года Мансура Тиатовича назначили первым секретарем Акмолинского райкома. Через некоторое время он был вызван в Алма-Ату, откуда вернулся чрезвычайно расстроенным. Жена вспоминала, что первыми словами мужа были опасения, что скоро начнется чистка партийных рядов.

Днем 9 июня 1937 года Мансур был арестован. Арест был произведен на работе, а уже в 3 часа ночи того же дня в его дом пришли следователи с обыском. Отец Мансура отказался открывать дверь до прибытия в то время заместителя начальника Акмолинского УНКВД Жумабая Шаяхметова, с которым семья Гатаулиных поддерживала дружеские отношения. Лишь после прибытия Ж. Шаяхметова был проведен обыск, в ходе которого было изъят всего один пистолет.

Потом, по воспоминаниям жены Гатаулина, рассказанных ею дочери, Мансура отправили в тюрьму в Алма-Ату, Сахип поехала за ним, первое время ее даже позволяли видеться с мужем. Одной из его последних просьб было научить их дочь Айю русскому языку, хотя в семье все говорили по-казахски. На последней встрече с ней он успел сказать Сахип, что возможно больше не вернется.

В ноябре 1937 года Мансура Гатаулина расстреляли. Волею судьбы на судебном процессе, рассматривавшем его «дело», присутствовал Айтбай Хангельдин, через много лет ставший свекром Айи Гатаулиной. Вероятно, с его слов в книге В. Михайлова «Хроника великого джута» приводится последняя речь Мансура Гатаулина:

«Гатаулину предоставили последнее слово. Он показал рукой на своих товарищей, сидящих на скамье подсудимых:

Это не враги народа. Враг я. Меня и судите. Одного. Но я тоже не враг народа, а враг врагов народа. Я стал этим врагом в 1932 году, когда приехал по командировке в Кент (Кентский район расположен близ Каркаралинска).

...Выхожу из машины - никого и ничего вокруг, одна длинная база для скота стоит. Открываю дверь, а там трупы. Все огромное помещение - в штабелях трупов. У некоторых людей глаза еще открыты, но видно: с минуты на минуту умрут. Я вышел обратно, на улице крики. Безумные растрепанные женщины с ножами набросились на шофера, пытаются его зарезать. Я выстрелил в воздух, они разбежались. Пригляделся, а неподалеку очаг, большой казан на огне. Варится что-то. Приоткрыл крышку - а там, в булькающей воде, то ножка мелькнет, то ручка, то детская пятка... Вот тогда я и стал врагом врагов народа...»

После расстрела Мансура, его жене сотрудники НКВД предложили вернуться в Акмолинск и там пойти в органы. В поезде Сахип ехала вместе с Гульбахрам Сейфуллиной, у которой было такое же предписание. Но в отличие от Гульбахрам, точно выполнившей предписание и оказавшейся узницей АЛЖИРа, Сахип по пути следования отстала от поезда, добралась до Каркаралинска, забрала дочь и вернулась в Алма-Ату, где ожидали ее многочисленные хождения по родственникам и знакомым. Кто-то отказывал в помощи, кто-то помогал. Среди последних - подруги юности артистки Жамал Омарова и Шара Жиенкулова. Постепенно ей удалось скопить денег на землянку и устроиться на работу. В годы войны Сахип, как и многие женщины, участвовала в подготовке посылок на фронт и переписывалась с бойцами. Один из них решил, что Сахип - молодая девушка, и приехал после войны свататься. Позже, в одной из газет была небольшая заметка о том, как взрослая женщина Сахип помогла солдату пройти годы войны в надежде встретиться с любимой. Солдат подарил ей отрез шелка на платье, и Сахип с благодарностью вспоминала об этом не раз. В те годы она еще продолжала надеяться на возвращение Мансура.

Немало потребовалось времени, чтобы забылось клеймо «семья врага народа». После ареста Мансура, его брат Шафхат, окончивший в 1935 году Московский театральный институт, был уволен из театра в городе Гурьев, а позже подвергся аресту. В этот момент Тиату пришлось распродать библиотеку сына и вместе с женой и внуком Наримана (сын Шафхата) отправился в Алма-Ату чтобы что-то узнать о сыновьях. Из здания НКВД в столице его просто-напросто выставили.

Шафхат был освобожден перед самым началом войны, мобилизовался и прошел всю Великую Отечественную войну, а позже работал в драмтеатре в городе Семипалатинске.

Сестра Мунира, получившая в Ленинграде специальность инженера электросвязи, работала в тот период в городе Фрунзе. Однако и ее вскоре уволили с работы как сестру «врага народа». Позже репрессировали и мужа Муниры, Садыка Нагирбекова. В 1946 году Мунира с дочерью Даригой и племянником Нариманом переехала в Алма-Ату, вышла замуж, и второй ее муж Николай Гребенников удочерил Даригу, дав ей свою фамилию. Мунира же фамилию не меняла, за что опять поплатилась: в 1952 году ее исключили из партии. Мунире пришлось вновь менять место жительства. Умерла она в 1981 году в Подмосковье.

Что касается семьи самого Мансура, то для Сахип все эти события обернулись тяжелой болезнью, мучившей ее 25 лет. Она до последнего дня надеялась, что муж находится под арестом и только в день реабилитации мужа, 31 июля 1957 года, узнала о его гибели:

Ее вызвали в органы и выдали справку о том, что дело по обвинению ее мужа пересмотрено, а постановление Особого совещания при НКВД СССР от 1937 года за отсутствием состава преступления отменено. Несмотря на двадцать лет, которые минули со дня ареста мужа, известие это для Сахипжамал Мухамеджановны оказалось роковым - ее парализовало. Ведь она до последнего надеялась, что муж жив, и ждала его из заключения.