Переселенческие участки, о которых пойдет речь, были расположены по реке Нура, с границы Каркаралинского уезда до поселка Преображенского (30 верст на юго-запад от тогдашнего Акмолинска), на протяжении 300 верст, и по реке Ишим (приблизительно 180 верст до границы Атбасарского уезда). На этом почти 500-верстном течении рек Нура и Ишим находились усадьбы, покосы, пашни и приусадебные пастбища 3 295 казахских хозяйств-семей, или 17,9% населения исследованной экспедицией Щербины северной части Акмолинского уезда. У них было 697 954 десятины приусадебной территории, или 15,4% приусадебной территории той же исследованной части Акмолинского уезда. В пределах указанного района рек Нура и Ишим была расположена почти 1/3, 46 из 146 переселенческих участков Акмолинского уезда, образованных за 15-летний период, с 1892 по 1907 гг.

После Иртыша реки Нура, что значит многоводный, и Ишим, получивший свое название от имени хана казахской степи Есым-хана, кочевавшего здесь со своим народом в XVII веке, представляли самые большие пресноводные реки в сердце тогда еще Киргизского края. Богатые прекрасные луга их, привлекавшие раньше кочевавших казахов Есым-хана, впоследствии были облюбованы казахами как зимнее пастбище. В долинах рек Нура и Ишим встречались кыстау - зимний казахский поселок - в 100 хозяйств-семей. В долинах рек Нура и Ишим было чем кормить скот. Лучшие почвы (за исключением Кокчетавского уезда - этой Швейцария Киргизского края), какие для земледельческой культуры могла бы предъявить казахская степь, были расположены по возвышенным берегам Нуры и Ишима. Этим объяснялось то, почему пионеры переселенческого движения, как и местное население, облюбовали эти реки. По всему течению реки Нура и верхнему течению реки Ишим встречались следы арычных пашен, принадлежавших казахам, принесшим этот тип земледелия из Туркестана, особенно после восстания хана Кенесары, с которым многие казахские роды Степного края побывали в первой половине XIX века в Туркестане и вернулись на родину. В верхнем течении реки Нура были следы и древнейшей арычной пашни, которая поливалась из реки, когда она еще не спустилась на настоящее русло. Сибирская пресса начала ХХ века писала:

«Нет сомнения в том, что реки Нура и Ишим не впервые наблюдают, как человек занимается у берегов их земледелием, не создавшим здесь ни оседлой культуры, ни упрочившим свое развитие, а превратившимся в киргизское, якобы, земледелие. Обычно принято неуспехи киргизского земледелья в Киргизской степи объяснять классической ленью киргиз. Этот способ объяснять то, что мы не знаем, так же хорош в этом случае, как и тогда, когда паразиты говорят, что русский мужик периодически голодает оттого, что он лентяй»

«Сибирские вопросы» (№33-34, 1908 год)

Миллионы пудов сена на протяжении более тысячи верст по реке Иртыш от Зайсана до Омска убирались работниками-казахами, здесь они поставляли сельскохозяйственных рабочих. Казахи Кулундинской степи Томской губернии, арендаторы Тюкалинского уезда Тобольской губернии, арендаторы Бельагачской степи, этой житницы восточной части Киргизского края, производили сотни тысяч пудов хлеба в собственном хозяйстве и доставляли сельскохозяйственных работников русским и татарским арендаторам. Впрочем, тот же казах в Киргизской степи портил только землю. Сеял он здесь загонами то там, то здесь, снимал от 2 до 5 урожаев, бросал и переходил на новое место, чтобы вернуться на старое через 5, 8, 12 и 20 лет, так как, по его наблюдениям, старая пашня в меньший промежуток времени не отдыхала: на нем не появлялись растения - мягкие злаки Stipa и Festuca obina - характерные для целины. Чем короче срок возвращения на брошенную пашню, тем она скорее бросалась повторно. Такое обращение с землей было возможно только при том необъятном просторе, какой был в Киргизской степи для земледельца, когда его занятие являлось побочным к скотоводству, когда он пахал, чтобы добыть хлеба для потребления собственной семьи.

«Но «такое земледелие возмутительно!» кричит «культурный» человек от г. Крюкова, воспользовавшегося из всей американской дивной, богатой культуры недостойным человека обращением американцев с индейцами. Не торопитесь, гг. мухи, сидящие на рогах, или, лучше сказать, на шее тех, кто пашет землю! Как бы вы ни кичились культурой с чужого плеча и собственным варварством, вы не увеличите ни единой слезой недостаток влаги в Киргизском крае, где скотский помет от недостатка ее консервируется и лежит годами, не изменяя даже своей формы, где, вследствие недостатка атмосферных осадков, процесс выветривания материнской породы и разложение растительных остатков идет адски медленно»

«Сибирские вопросы» (№33-34, 1908 год)

На 10-й странице III тома по итогам работы экспедиции Щербины сказано: «При ничтожном количестве выпадающих здесь атмосферных осадков и сильном испарении, процессы выщелачивания происходят здесь очень медленно». Согласно этому документу, от сухости климата, от нищеты атмосферных осадков, выпадавших на долю Киргизского края, вело свое происхождение нищета пригодных к земледельческой культуре почв, оазисное расположение по долинам рек и речек, которыми Киргизская степь была скудна, по водостокам, по впадинам, где весной собиралась снеговая вода и, наконец, быстрая распахиваемость лучших в Киргизской степи почв и их чрезвычайно медленная возобновляемость. Повсюду, как правило, лучшие почвы, дававшие в первое время колоссальные урожаи, расхваливаемые переселенцами по первым урожаям и обманчивому виду почв, были расположены на столбчатых солонцах, как в наделе поселка Новочеркасского. В Александровском поселке (Акмолинский уезд) пшеница давала 150 пудов с казенной десятины. В 1907 году этому поселку пришлось сделать прирезку в 200% его надела, или утроить его. Неплохие были урожаи в первое 10-летие в поселках Максимовском и Семеновском, в которых в 1907 году были заново заменены наделы. Все эти поселки были расположены по долине реки Ишим, из нее пили воду, на самой лучшей по Степному краю почве, за исключением Кокчетавского уезда, являвшегося по развитому рельефу, по орошению и по обилию лесов, этих хранилищ запасов атмосферных осадков, выродком в Киргизском крае. По мере наступления срока выпахивания лучших его почв росли жалобы переселенцев, проживших здесь не более 16 лет, на свои пашни, дававшие вместо хлеба сорные травы, несъестные даже для скотины, и просьбы переселенцев прирезать им еще земли, а то переменить совсем заново надел.

С другой стороны, согласно исследованиям Щербины, на южном берегу озера Сасыккуль, 49°40' северной широты, там, где проток реки Черубай-Нуры впадает в озеро, «арычные пашни настолько засолонились с тех пор, как их бросили, что старые загоны заросли в клетку кокпеком, перемежающимся с голыми местами». То есть здесь исследователи наблюдали обычную картину солонцов Киргизского края. Общий характер местности вблизи озера Сасыккуль и того участка реки Черубай-Нуры, о котором идет речь называлась керала. Так казахи называли степь, где кусты растительности росли в клетку с голыми местами, пестря общий вид степи.

В соседней 360-й общинно-аульной группе, с ее засолонившимися старыми пашнями, в общинно-аульной группе 361-й еще в 1898 году были запашки казахов на урочище Коныртобе, готовые также последовать примеру соседних засолонившихся пашен. Однако, внимание привлекли упомянутые нации на Коныртобе: в 1903 году здесь был образован огромный для юга Акмолинского уезда участок Коныртобе в 830 душевых долей. В них было 12 575 и 2 852 десятин удобной и неудобной земли, или 22,6% последней к удобной. Впоследствии этот процент будет повышен до 50 или более, чему порукой послужил характер керала. Сложно сказать насколько был заселен участок Коныртобе, но соседний с ним участок в 2 с лишним раза меньший его, Дальники, в 385 душевых долей с 25,6% неудобной к удобной земли, образованный в 1897 году, не был заселен в 1907 году, несмотря на то, что он лежал на самой реке Нура на земле группы 317, имевшей «хорошие пашни с темной почвой, прекрасными хлебами, у подножья горы Джаманкарт, что против участка Дальники по ту сторону Нуры».

Надо думать, что переселенцы, не соблазнившиеся поемными, прекрасными лугами реки Нура, не заселившие Дальники, воспользовались горьким опытом соседних, уже заселенных участков в этом районе реки Нура, например, опытом ивановцев. В поселке Ивановском, стоявшем также на реке Нура, образованном в 1899 году, в 209 душевых долей с 20,8% неудобной к удобной земле (т.е. с наделом высшего качества, нежели в Дальниках), в 1907 году жило, вместо 209, 60 приписных душ.

Летом 1907 года агроном-почвовед переселенческого управления Лебедев посетил этот поселок. Он же писал, что «вскоре после заселения поселка Ивановского, выяснилось, что участок малопригоден для переселенческой культуры, начались просьбы и прошения о прирезках, переводворении, перепроектировании участка». Два раза были командированы агрономы и, на основании собранных ими данных, было решено перепроектировать участок с расчетом придать к приписанным уже 60 душам еще несколько, чтобы получился более или менее значительный поселок. Ввиду бедности почвы (гумуса в ней содержится всего 2%, а фосфорной кислоты 0,038%) каждый год приходилось распахивать целину, а мягкую землю после 2-3 урожаев оставлять на отдых. Участки, засеянные 4 раза подряд, густо зарастали сорными травами и заглушали хлеба. Возможность без особого труда засевать все новые и новые участки земли спасало крестьян поселка Ивановского от разорения. Урожаи в общем получались очень низкие – 25-30 пудов с десятины. В лучшем 1903 году урожай был пудов на 60. Таким образом, те 60 душ, которые пользовались землями поселка Ивановского, могли существовать вполне безбедно. Лебедев также размышлял, что если бы им оставили всю землю участка (т.е. 517 на 1 хозяйство и 172 десятины на 1 мужскую душу, против фактического пользования 396 и 134 у казахов, земли которых отчуждены в надел поселку Ивановское, как излишние), то им пришлось бы решать, какое хозяйство выгоднее - экстенсивно-зерновое с урожаями в 25-30 пудов с десятины, или казахское, скотоводческое? По-видимому, они уже решали его и вполне правильно в пользу последнего. Сократив запашки до минимума, они могли заняться скотоводством, так как им приходилось на двор чуть не в 1,5 раза больше, чем полагалось по норме на казахское хозяйство. Однако же Лебедев ошибся. Норма последнего в XXVII районе, где поселок Ивановское, 170 десятин. Стало быть, ивановцы имели бы земли на 1 хозяйство в три раза больше, нежели казахи по норме экспедиции Щербины.

«Крестьяне, продолжает г. Лебедев, должны будут перейти к киргизскому хозяйству, если захотят использовать находящиеся у них земли... Чтобы оставить уч. Ивановский хотят прирезать киргизские пашни, или их покосы у озера Джаманкуль, находящиеся за 10 верст, или снести 14 зимовок и мельницу киргиза Токпая, что увеличит надел на 30-40 душевых долей».

«Сибирские вопросы» (№33-34, 1908 год)

В 310-й группе, на земле которой был образован участок Ивановский, 101 хозяйство, в т.ч. 13 оседлых, или 1/10. 96-97% хозяйств сеяли хлеб (119 десятин, или 1,25 десятин на 1 хозяйство). Усадьбы Токпая, входившие в группу 310, были построены в 1850 году. Из 8 хозяйств его аула по переписи 1898 году оседлых всего 3 (или почти 2/5 аула), сеяли хлеб 7 хозяйств (12 десятин, или на одно хозяйство 1,73 десятины). Покосы были подворны. Дальний из них в 2 версты, 8 хозяйств косили сено и убирали 1 700 копен. Кроме того, два хозяйства покупало 80 копен, или 1 хозяйство потребляло 222,5 копны, т.е. более 1 000 пудов.

Эти данные красноречиво свидетельствуют, что аул Токпая выделялся из своей группы в сторону интенсификации своего скотоводческо-земледельческого хозяйства, которое сеяло больше хлеба и потому, вероятно, толкало казахов этого аула к оседлости. Сам Токпай даже имел мельницу, которую «хотели» снести вместе с 14 усадьбами, чтобы переселенцы маялись, имея покосы за 10 верст, отрезанные от казахских усадеб, находившихся от нуля до 2 верст от этих покосов.

«Не это ли «американское» обращение с киргизами. Не предупредили ли идеологию гг. Крюковых-Марковых потомки Кукольника?

Киргизская степь подобна фее ее сказки. В ней говорится:

«У порога отверстия, откуда тонкой лентой крутится синий дым подземелья, сидит женщина; она безобразна, как баба-яга, может быть, это она сама, нелюдима и зла, как ядовитая змея; кажется, жертва любви людской, она и была лицемерка-змея. Впрочем, кто ее знает, кто она?» - интригуя слушателей, вставляет ертекышы (сказочник).

«То было вечерней порой, - добавлял он же, приступая к продолжению сказки. Звезды мигали последним слабым блеском, - еще были видны полярная звезда и зарница; утренней зарей озарился восток; девственные лучи солнца, как в эту пору джигит деву, целуют облака, лижут вершины гор...

«Ни отверстия, ни дыма не было; на этом месте стояла акорда (белая ханская юрта) и у порога ее ханша дивной красоты. - Вставив, что не ему, старому, описать ее, продолжал ертекышы: - ханша была стройна и гибка, как молодая ветка лозы, глаза у нее черны, как спелые смородины, черные, как чернила брови, были подобны крыльям ласточки, зубы - что жемчуг и белы, как снег. Поцелуй ханши жгуч, как яд змеи, сладок, как девственная любовь.

«Ночью была буря: шел источник жизни - дождь; дул ветер любви, он снес, сравнял все скверны ада, змеи; остановился у той женщины джигит; испив от избытка его сил, она обратилась в ханшу.

«Все на свете обманчиво, - поучает сказка: - Никто никогда не узнает в этой царице любви ни бесплодную старуху, ни ядовитую змею».

«Сибирские вопросы» (№33-34, 1908 год)

Переселенцы поселка Раздольного Атбасарского уезда, оставившие свой участок за негодностью после 5 лет, получили «разрешение» переселиться на другой участок. Летом 1907 года в поселке Раздольном побывал Лебедев. Он писал, что многим понравился участок, где весной ходоки видели хорошие покосы. Решено было туда переселиться к осени. На покос отправилось почти все мужское население и было чрезвычайно огорчено, когда вместо хороших сенокосов пришлось увидеть выжженные солонцы. В июле 1899 года 14 ходоков осмотрели надел Ивановского поселка. Ивановцы рассказывали: «Травы в тот же год были действительно хорошие, мука была в Акмолах 35 копеек, задумываться было нечего». Прошло два года, пришел засушливый 1901 год. Исследователь-ботаник А.Н. Седельников, бывший на наделе поселка Ивановского, писал, что все отмеченные на плане сенокосы представляли собой в год исследования настолько обнаженные, голые, лишенные растительности места, что возникало само собой сомнение, могут ли они даже и в средние года отвечать своему назначению. Сами ивановцы рассказывали, что «в 1901 году делили только лужок за рекой Нура, поросший oсoкoй и пыреем, и взяли кругом копны по 1,5 (копна 5-6 пудов) на каждый из 76 душевых паев. По плану покоса 213,5 десятины». То есть почти три десятины па душевой пан! «Сенокосов и на 17 семей оказалось уже мало, а участок на 250 душ. Если бы не «курай» на пашнях, да киргизы не продавали бы сена- хоть распродавай скотину», говорили ивановцы Седельникову. Настолько изменчива была урожайность покосов не только Нуры, но всей Киргизской степи, обделенной водой.