Тургайская область, как и вся казахская степь того времени, делилась на две неровные части. Меньшая часть представляла собой северные территории с почвой, в целом пригодной для земледелия и относительным обилием воды. Большая часть, то бишь центральная и южная часть степи, отличалась бедной растительностью и обилием возвышенностей, песков, солончаков и недостатком воды:

«Чем южнее, тем климат более сухой с очень жарким летом, и степь превращается в настоящую пустыню, которую только киргиз ухитряется не без пользы эксплуатировать зимой и в начале зимы для выпаса своего скота. На лето он должен уйти далеко на север, где обилие воды и травы. Другого выхода нет, потому что иначе скот погибнет от бескормицы и недостатка воды»

«Сибирский Вопрос», №45-46

Нередко было так, что казахи северной части Сырдарьинской области были вынуждены ежегодно пересекать всю Тургайскую область с юга на север (свыше 1 000 верст) и подходить не только к Кустанаю, но и к своим родичам, жившим около Троицка Оренбургской губернии.

В статье «Будущая пустыня» («Сибирский Вопрос», №45-46) автор утверждал, что ведение скотоводства на юге степи и утилизация там огромных территорий была возможна лишь при свободе пользования летом кормом в северной и центральной части. Однако по мере распространения колонизации эта возможность могла исчезнуть, что в свою очередь отрицательно отразится на крупном скотоводстве в регионе. В те годы с этим обстоятельством не считалось ни переселенческое управление, ни Главное управление земледелия и землеустройства, ни местные агропромышленники, которым важно было знать лишь то, что в казахской степи «земли много, а людей мало»:

«Когда наши устроители наталкиваются (всегда случайно!) на вопрос о будущности степного скотоводства, то у них всегда имеется шаблонный и поражающий необдуманностью ответ: когда будет нужно, то на юге явится и орошение, и травосеяние, и культура, и все пойдет отлично!». Откуда только будут доставать в достаточном количестве пресную воду, как будет процветать травосеяние на песках и солончаках - думать благодетелям неугодно... С такой решительностью и успехом можно говорить и о превращении Сахары в цветущий оазис...»

«Сибирский Вопрос», №45-46

Казахская степь в начале ХХ века казалась настоящей панацеей и Эльдорадо для российских аграриев, тонкорунных овцеводов, безземельных крестьян, для крестьян-кулаков, норовящих снять пенки со свежих земель, и наконец, для коннозаводчиков с Дона, где в те годы как раз упразднялось табунное коневодство. Последние же для своих целей облюбовали «миллионный надел», находившийся на крайнем севере Тургайской области.

К слову, о миллионном наделе. Так называли произведенный в 1898 году отвод одного миллиона десятин земель из войскового запаса Оренбургского казачьего войска казахскому населению. Эта земля предназначалась казахам для постоянного пользования, но вместе с тем, это означало, что отныне казахи должны были подчиняться органам Тургайского областного управления. Более того, внутри миллионного надела были вкраплены участки казачьих земель с принадлежавшими им станицами и поселками. Так получилось вследствие того, что оренбургские казаки, постоянно внедряясь в степь, довольно глубоко проникли в Тургайскую область, захватили там земли, построили несколько станиц и поселков. Вскоре они возбудили ходатайство о выселении с этих земель казахов. В конце концов, казакам пришлось добровольно уступить «миллионный надел». С тех пор эта территория считалась закрытой для переселения, что, впрочем, не помешало донским коннозаводчикам и переселенческому управлению добиваться ее.

Вообще, первым этапом переселенческого движения в казахскую степь была Тургайская область, а в частности ее северные уезды - Кустанайский и Актюбинский. Пионеров переселения в особенности влекла сравнительно хорошая почва Кустанайского уезда, где в 1881 году был основан город Кустанай. Жители Кустаная в скором времени ухитрились захватить у казахов до 40 тысяч десятин земли, которую быстро выпахали, а следом начали искали новые земли по уезду и временно переходили на лето в Акмолинскую область, чтобы арендовать у казахов и высасывать нетронутую землю.

Сначала переселенцы в обход закона арендовали земли у отдельных казахов без приговоров волостных сходов. Автор статьи «Будущая пустыня» писал, что пока заемщиков было мало, дело шло гладко, но вскоре казахам стало тесно, отчего они начали предлагать арендаторам убираться. Последние, несмотря на первоначальное содействие администрации казахам, категорически отказались уходить с насиженных мест, и в результате им была нарезана земля. Рассказывают, что многочисленные ходатайства казахов в Петербурге, поддержанные бывшим губернатором Барабашем, имели своим результатом «внушение» последнему со стороны сфер не заступаться за казахов.

После экспедиции Щербины вопрос переселения был поставлен еще острее. Щербина обнаружил, что в степи в пользовании местного населения имелись огромные излишки земель. Так началась усиленная колонизация.

К 1908 году в Кустанайском уезде количество казахского и русского населения сравнялось. Там же было отрезано свыше 100 участков, которые в огромном большинстве случаев были заселены русскими и в отдельных случаях – немцами. В Актюбинском уезде дело шло медленнее, но и там было отведено и преимущественно заселено около 80 участков. И тут, и там существовали поселки, насчитывавшие по 100 и иногда и больше жителей.

«Попадаются поселки новые, неокрепшие, в которых только и видишь жалкие землянки, за то встречаются целые села, прочно и хорошо застроенные, пестрящие домами с претензией на некоторый «стиль». В таких селах и кругом них на пашнях замечается обилие разных сенокосилок, жнеек, молотилок, плугов. Крестьяне возделывают землю хорошо, ездят и возят кладь на огромных возах немецкого типа на железных осях с дышловой запряжкой»

«Сибирский Вопрос», №45-46

Автор утверждал, что этими благами культуры и щеголяли выходцы из Таврической губернии и Северного Кавказа, а также немцы, от которых первые многое переняли. По дороге между Челябинском, Троицком и Кустанаем шло оживленное движение, перевозилось много клади, а в особенности земледельческих машин и орудий.

«Огромные зеленые фуры хорошей конструкции, дышловая запряжка, заставляют забыть, что это Киргизская степь, по которой недавно трусил на своей лошаденке киргиз... Правда, зато крайне редко видишь киргизские юрты и табуны, а где попадается аул, то юрты там черные, и строения и скота маловато... На первый взгляд в больших поселках, занятых разными ставричанами, тавропольцами, кубанцами и т.д. кажется, что все они прочно осели и глубоко пустило корни. Но вглядываясь и вслушиваясь, приходится приходить к другим, довольно неожиданным результатам»

«Сибирский Вопрос», №45-46

Не говоря о том, что среди новоселов было много бедноты и тех, кто сдавал свои посевы в аренду своим зажиточным односельчанам, нужно сказать, что и «богатеи» не внушали доверия. Дело в том, что среди них было много бывалых «пенкоснимателей», которые снимали сливки с новых земель, а потом бросали их и уходили, как это делали, например, на Северном Кавказе, откуда ушли от «утеснения», но ушли не с пустыми руками. Двинули их, как отчасти и немцев, надежда быстрой и сравнительно легкой наживы на девственной земле, на просторе. В степи они сначала эксплуатировали нарезанную землю, а потом начинали десятками, а иногда и сотнями, арендовать землю у казахов. Эта земля, по мнению переселенцев, не обладала тем почти неистощимым богатством, каким являлся чернозем с юга Российской империи. Они утверждали, что из земли на севере Кустанайского уезда получалось всего 6 хороших урожаев, а потом вырастала только трава, на юге же получалось всего 4 хороших урожаев.

Поэтому в те годы практиковалась аренда у казахов земли под пашни и в более старых поселках - эксплуатация наделов выпасом скота. Искусственного удобрения за тысячи верст нельзя было везти, навоз в значительной части употреблялся на топливо, а остаток вывозился на поля нередко слишком далеко. Потому у переселенцев уже тогда сложилось твердое и определенное понятие о будущем: «Именно на вопросы, что же будет, когда земля истощится, всегда слышишь стереотипный ответ: «дальше уйдем». В переводе это значит: «высосем землю и бросим». Оттого автор статьи считал, что в случае если эта практика получит продолжение, то вскоре степь будет представлять собой «настоящую мерзость запустения, пока не появятся кое-какие травы, дающие возможность с грехом пополам вести скотоводство».

О том, как отражалось переселение на строе местной жизни, до некоторой степени можно судить на основании небольшого количества фактов и явлений, которые пришлось наблюдать или о которых удалось слышать автору статьи. По его словам, между казахами и пришельцами рознь все более и более увеличивалась. Сибирская печать в 1907 году отмечала факты крупных столкновений между кочевниками и переселенцами. В 1908 же году, в начале лета, произошло крупное столкновение на ярмарке в Тургае, где схлестнулись толпа казахов и русские переселенцы; еще более внушительный инцидент произошел на ярмарке в Атбасаре, где драку между казахами и русскими пришлось прекращать силой оружия.

«А ведь еще несколько лет тому назад любой русский с палочкой в руках мог свободно пройти всю степь, встречая повсюду у киргиз только гостеприимство! В основе создавшейся розни лежат не только экономические факторы - здесь много вины падает на переселенцев, в особенности из южных губерний, которых и киргизы называют хохлами. С великороссами и с казаками киргизы нередко хорошо уживаются, несмотря на то, что приходится пришельцам отдавать землю, хохлов же и боятся, и ненавидят, к сожалению, не без основания»

«Сибирский Вопрос», №45-46

Говоря о «хохлах», автор называл его настоящим «завоевателем» степи:

«На киргиза он смотрит свысока, с презрением: «орда» или «собака» - вот эпитеты, которыми характеризует свое отношение пришелец к туземцу. Хохлы прямо уверены, что киргиз не имеет никаких прав на землю, которая, по их мнению, должна принадлежать только русским. С «собаками» нечего церемониться, нечего стесняться, и потому не только самовольные захваты земли, но еще более надоедливые придирки к кочевникам за потравы отравляют последним жизнь. Рассказывают, что бывают случаи, когда крестьяне умышленно загоняют киргизские табуны, чтобы искусственно создать дело о потраве.

Лошадей задерживают, требуют большой платы, а если не сходятся, то начинают работать на задержанных лошадях, не щадя их. В таких случаях и вмешательства администрации не всегда помогают. Нет ничего удивительного, что здесь о хохлах неважное мнение не только среди киргиз, но и среди русских старожилов и администрации. С переселением явилась и «культура»: киргизы начали водку пить и страстно играть в азартную игру «банчок». Играют русский, играют киргизы, пьют те и другие. Последним, может быть теперь, будет предоставлено право... на образование, в котором недавно отказывали находчивые люди, ссылаясь на то, что непьющие мусульмане не дают доходу казне!»

«Сибирский Вопрос», №45-46

Наряду с такими печальными явлениями нужно отметить, тот факт, который бросался в глаза и о котором одинаково говорили и казахи, и русский старожил, - именно обеднение казахов. Русские переселенцы часто повторяли: «обеднели киргизишки». Автор объяснял это стеснением в пользовании землей и то обстоятельство, что казахам обязательно отводились почти всегда худшие земли, малопригодные или вовсе непригодные для земледелия и недостаточные для скотоводства.

Скотоводство падало и количественно, и качественно и это как раз в то время, когда спрос на скот повсюду рос, когда в самой скотоводческой степи фунт мяса, недавно стоивший 3 копеек, продавался не ниже 13-15 копеек.

В степи урожаи не были особенно часты: то ничего нет, то не хватает сил убирать. Рассказывали, что в 1906 году в казахской степи был неурожай. Правительство отказалось кормить голодавшее казахское население области, снабдив продовольствием исключительно русское население. В 1908 же году в Кустанайском уезде урожай получился неважным: ранние хлеба засохли, а поздние не созрели. Десятина давала 10-20, максимум 30 пудов всего.